Едва присели на диван, свекровь посмотрела на девушку.

— Так почему ты не сообщила Максу, что собираешься к нам?

Лена смущенно потупила взгляд и поджала губы.

— Я встречалась с Аней, а потом позвонил Максим… — выдавила она из себя. — Я сказала ему, что пойду гулять, а сама… к вам приехала, — проговорила девушка, поднимая на свекровь глаза. — Вы не против?

Лидия Максимовна улыбнулась и заглянула девушке в глаза.

— Как ты можешь спрашивать? — спросила она. — Конечно же, не против! Я очень рада, что ты приехала, — запнулась, покосилась. — Я лишь боюсь, что Максим будет волноваться.

— Я позвоню ему! — заверила ее девушка. — Я обещала позвонить, как только освобожусь.

— Но ведь он не знает, что ты у нас, — мягко напомнила свекровь.

— Не знает, — согласилась девушка.

Повисло неловкое молчание. Лена сжала в руках чашку с чаем, сдерживая всхлип.

Как рассказать о том, что творится в душе? Что лежит на сердце? Кто сможет помочь?!

— Что-то случилось, милая? — тихо проговорила Лидия Максимовна, пристально глядя на Лену.

Лена заломила руки. Как сказать? И говорить ли вообще?! Стоит ли? Нужно ли?! Можно ли?!

— Максим купил тебе кольцо, — с удовлетворением проговорила свекровь, глядя на Ленину руку.

Лена взглянула на золотой ободок, окольцевавший ее палец, заслонила его пальцами другой руки.

— Да, — выдавила она, не поднимая на женщину глаз. — Купил.

— Дорогая, что происходит между вами? — спросила Лидия Максимовна, вглядываясь в Ленино лицо.

Что между ними происходит?…

Ничего. Ровным счетом — ничего. Потому что все, что могло произойти, уже произошло. Девять лет назад. А сейчас им приходится лишь пожинать плоды прошедших лет.

Лет, прожитых на одной замершей отметке «Люблю — ненавижу». Словно остановленные годы. Девять лет пустоты и тишины. Ни слова, ни фразы — ничего. Не решались поговорить. Молчали. Боялись? Не решались? Не могли переступить через себя? Простить? Забыть? Неужели так сложно?! Неужели настолько… невозможно?! Неужели одна ошибка повлекла за собой девять лет ада?!

И почему все эти годы — ни слова о случившемся, но, тем не менее словно бы во всем было напоминание произошедшего. Пытались забыть или не вспоминать, но помнили — не забывали.

В наказание?! За что?! Неужели так страшна ошибка?! Так злостна вина, что невозможно ее забыть? Что невозможно — простить?! Вылечить, исцелить, исправить. Любовью. Той любовью, которая должна была бы умереть в том девятилетнем аду, в который ее загнали, но которая, несмотря ни на что, все же жила. Развивалась. Не цвела, но и не угасала. Не крепла, но и не становилась меньше.

Безропотная раба, жертва, заложница, любовь была третьей в этом негласном противостоянии.

Почему любила ОНА?! Она должна была перестать любить. По всем писаным и неписаным законам она должна была разлюбить, должна была презирать и ненавидеть за ту боль, что причинял ей любимый ею человек. Должна была сдаться и не бороться больше с обстоятельствами. Должна была уйти.

Почему ОН не отпустил ее?! Почему мучил и угнетал все эти годы, пытаясь превратить любовь в презрение и жалость?! По всем писаным и неписаным законам он должен был простить. Он должен был перешагнуть через себя, через свои принципы и через свою гордость. Он должен был все положить на алтарь зарождающейся любви, которая могла бы стать даром небес. Он должен был кричать о своей любви. Он должен был перестать бороться с собой. Он должен был не уничтожать любимую своим равнодушием и бесплотными попытками забыться в объятьях других женщин. Он должен был позволить ей уйти.

Но она молчала. И он не мог признаться.

Она не сдалась и продолжала бороться за те крупицы любви, что еще остались в ее сердце. А он боролся с собой и с каждым мгновением осознавал бесполезность этой борьбы.

За девять лет она так и не смогла уйти. За девять лет он так и не смог ее отпустить.

Оказывается, ад можно устроить и на земле. Собственными руками. Превратив светлое чувство в разрушенный храм из былых обид, сожалений, воспоминаний и надежд.

Лена прикрыла глаза, сжала их сильно, а потом распахнула и посмотрела на свекровь.

— Как вы думаете, — проговорила она тихо, — он, наверное, никогда меня не простит. Да?

Лидия Максимовна тяжело вздохнула, сжала чашку так, что, казалось, та сейчас расколется. Опустила глаза, глядя на плескавшуюся в ней жидкость, выдохнула и, не поднимая глаз, проговорила:

— Максим очень сложный человек, Лена, — горько улыбнулась. — Ты это уже поняла. Давно поняла, наверное, — с трудом подняла горький сожалеющий взгляд на девушку. — И самое страшное заключается в том, что мы с Сашей его таким сделали.