Любовь к Лене всегда была в нем. Она просто не раскрывалась, таилась, завуалированная за масками лжи, лицемерия, презрения, обмана и фальши, почти уничтоженная, превращенная в ничто, но все еще еле дышащая, живая, хоть и едва разлепившая губы, чтобы заявить о себе робким, но твердым голоском.

И он пал перед ней на колени. Перед этой любовью — непонятой, загубленной, не принятой им, забытой, разбитой, попранной, ущемленной в правах и изломанной болью и прошлыми обидами.

Он открыл ей поток свежего воздуха. И она, воспарив к небесам, воспылала в нем, возрожденная, как феникс, из пепла, загубленная, но не убитая, не порабощенная, а лишь затравленная непониманием.

Он не учился любить, но любовь горела в нем, такая, какой была, какой родилась. И он любил теперь, открыто, цельно, всей своей сущностью любил, всем своим существом. И не боялся больше признаваться себе и всему окружающему миру в том, что любит. Не считая это больше падением или слабостью.

Это было признанием силы, воли, победы. Над самим собой и своими предрассудками.

И, как жаль, что для того, чтобы понять это, признаться в этом даже себе — в первую очередь, себе! — ему пришлось пройти такой тернистый и болезненный путь. К озарению, возрождению, восстановлению.

Почему для того, что понять, как тебе дорог человек, тебе нужно его потерять?! Почему нельзя осознать всего раньше, почему нужно сотворить преступление, пойти на крайности, совершить ошибку, одну за другой, лишь для того, чтобы понять обыденную истину!?

Как нелогичен, несправедлив и жесток этот мир! Особенно, если вернуть потерянное тебе не удается…

На работе Максим был извергом, это заметила и секретарша, и Петя, и партнеры. Он не срывал ни на ком свою злость, он был сдержан, хладнокровен, жестко апатичен и цинично меркантилен. Цеплялся к каждой мелочи, на все обращал внимание, держался открыто отстраненно и рассудочно, поражая хлестким спокойствием и пустотой взгляда.

— Ты будто робот, — сказал ему как-то Петя. — С тех пор как Лена ушла…

— Хочешь уволиться? — сухо перебил его Максим. — Заявление мне на стол. Буду отчислять тебе дивиденды каждый месяц, так что в накладе не останешься.

— Ты что? — уставился на него друг. — Совсем свихнулся?

— А на что похоже? — пронзил его тот ледяным взглядом.

— Тебе честно? — грубо спрашивает Петр. — Или приукрасить?

— Как есть.

— Я искренне хочу, чтобы Лена нашлась, — помолчав, сказал мужчина.

— Потому что не хочешь дивиденды каждый месяц? — иронично поинтересовался Максим.

— Потому что хочу, чтобы ледяная глыба, которая сейчас сидит в кресле, вернула мне друга!

Но ледяная глыба друга ему не вернула. Ледяная глыба не могла изменить реальное положение вещей. А оно было таковым, что только лед и сталь голоса, взгляда, действия его и спасала. Иначе он бы давно умер.

Он уже почти не надеялся на то, что что-то может измениться, а потом… потом Лена позвонила сама.

Он сидел в своем кабинете, изучая принесенные Мариной документы, он уже замотал бедную девушку, и, когда зазвонил мобильный телефон, привычно, не глядя на дисплей, нажал «Принять вызов».

Ему не ответили сразу. Будто издевались. А у него уже давно было не то настроение, чтобы шутить.

И тогда… ему ответили ее голосом.

Он подумал, что ослышался. Нет, не может быть… Ему кажется. Он, наверное, все же сошел с ума.

Но, отрицая любые возможности того, что ее голос ему кажется, он слышит подтверждение этого.

И ему кажется, что мир мгновенно из черно-белого превратился в разноцветный, вспыхнув миллионами различных красок и цветов. В глазах появились косые полосы, а в ушах — шум из жужжащих звуков.

Он молчит. Долго. Не зная, что сказать. Чувствуя, что с языка не рвутся слова, те самые слова, которые он мечтал ей сказать. Извиниться, умолять, просить прощения, обещать… Сейчас, вместо них — тишина.

А потом его вдруг прорывает. Он пытается сказать хоть-то.

— Лена?! — почти кричит, срывается на крик против воли, хотя и обещал себе, что будет сдержаннее с ней. Он учился этому, черт побери! — Лена… это ты?… — пытается совладать с голосом он. — Ты?…

А она дышит в трубку, тоже, будто не может произнести ни слова. Как ему приятно слышать ее дыхание.

— Да, это я.

И его сердце начинает биться где-то в горле. Ладони, вспотев, начинают болеть. Он вскакивает с кресла.

Так много нужно сказать, но из горла вырывается лишь учащенное дыхание и шипящий хрип.

— Где ты?… — выдыхает он, а потом признается. — Я искал тебя… Как ты? Что с тобой?!

Он желает получить ответы на свои вопросы, но Лена сдержанно молчит. И он понимает: не имеет он права требовать от нее. Не заслужил, потерял это право, которого когда-то был удостоен. Уже не для него.