Шрифт:
— Козырев у нас врач или фельдшер?
— Фельдшер он, Юрий Игоревич, — подсказал Тишин, чувствуя, что, кажется, пронесло — грозы не будет.
Главный врач нажал на одну из кнопок многоканального телефона, стоявшего перед ним на столе.
— Слушаю, Юрий Игоревич! — бодро откликнулся заведующий отделением скорой медицинской помощи.
— Где у тебя Козырев?
— На линии. Едет с одного вызова на другой.
— Вызов передавай другому, а Козырева немедленно ко мне. С водителем и машиной!
— Будет сделано! Я буду нужен?
— Давай и ты приходи, — разрешил главный врач.
Тишин уже все понял и просиял, что сразу же было замечено.
— Обрадовался. — Юрий Игоревич погрозил ему пальцем. — Привыкли, что я за всех думаю.
— А кто же еще о нас подумает, если не вы, Юрий Игоревич?! — Заместитель по медицинской части никогда не упускала возможности польстить начальству или как-то еще сподхалимничать. — Вы — наша надежда и…
— Сделаем вид, что он к нам не поступал, — перебил ее главный врач. — Историю порвать, из журнала приема вычеркнуть, труп оставить, где лежит…
— А потом его куда? — спросила Елена Михайловна, от волнения утратившая способность соображать.
— Вечером отнести к реке и сбросить в воду! — рассердился Юрий Игоревич. — Ты, Михайловна, совсем уже того, простых вещей не понимаешь! Ты же слышала, как я вызвал к себе Козырева! Зачем, по-твоему? О футболе поговорить или проблему решать? Переоформим сейчас как смерть в машине «скорой», и на том делу конец!
— А Козырев согласится? — не унималась Елена Михайловна.
Юрий Игоревич молча махнул рукой, давая понять ей и Тишину, что он их более не задерживает…
Данилов провел в оперблоке четыре часа. Операция сама по себе выдалась долгой, и кроме того, оперируемый дважды вознамеривался отдать концы.
— А у нас тут та-а-акой шухер был в приемном отделении… — начала рассказывать дежурная медсестра, но Данилову было не до чужих новостей.
Пошатываясь от усталости, он провел обход, сделал записи в историях болезни и ушел отдыхать в ординаторскую. Включил чайник, чтобы наконец-то выпить кофе, присел на стул, привалился боком к столу и тут же заснул.
Работа врачом в сельской больнице быстро излечивает от бессонницы. Начинаешь засыпать в любом месте, положении и практически мгновенно, стоит только дать себе команду: «Отдыхать!»
Глава двенадцатая
РОЖАТЬ — НЕ КАРТОШКУ САЖАТЬ
— Может, нам еще и аппендиксы вырезать?! — возмущалась Марина Юрьевна. — Я как врач гинекологического отделения не должна заниматься акушерством!..
По идее за этой фразой должно было последовать: «Не должна и не буду!» — или что-то в том же роде, но у Марины Юрьевны имелись свои обстоятельства и резоны, поэтому Данилов услышал:
— …Но придется.
— Акушерство — приятная специальность, — сказал Данилов, — позитивная. Человек родился, все радуются…
— Ну, во-первых, радуются не все и не всегда! — Марина никак не могла успокоиться. — А во-вторых, что же тогда ты сам не стал акушером? Небось и мысли такой не было?
— Нет, — подтвердил Данилов. — Но это еще не означает…
— Вот и я о том же! Ой!
Давая выход негативу, Марина изо всех сил пнула попавшийся под ноги снежный ком, но ком оказался ледяным. Чтобы не упасть, она схватилась за руку Данилова и поджала ушибленную ногу.
Идти до общежития оставалось немного, каких-то 150–200 метров.
— Сильно ушибла? — спросил Данилов и предложил: — Могу донести до дома. Или возвращаемся в больницу делать снимок?
— Спасибо, но это лишнее. — Марина осторожно наступила на ногу, еще раз ойкнула, но устояла. — Снимок ни к чему, а тасканием на руках ты окончательно погубишь мою и свою репутацию. Пойдем, только медленно, похоронным шагом…
Они медленно пошли дальше, старательно обходя обледенелые участки.
— Ходить под руку — это тоже компромат, но не такой значимый, — продолжила Марина.
— Вся наша жизнь — сплошной компромат, — туманно ответил Данилов, которому показалось, что Марина прижимается к нему сильнее, чем следовало бы.
Травмированная нога — опаснейшее дело в смысле соблазнения. И очень действенное. Осмотр, пальпация, холодный компресс… Недаром же в сериалах подобные ситуации неизменно заканчиваются постелью. Если, конечно, между героями предполагаются чувства, хотя бы односторонние.
«Вольдемар, а может, тебе хочется адюльтера, но не хочется признавать это? — спросил себя Данилов, косясь на ковыляющую рядом соседку, и через два шага ответил: — А ну его!»