«Илиада» — мощнее, «Одиссея» — богаче и тоньше, поэтому лежит в основе всей мировой западной словесности. Одиссей, герой Троянской войны, никак не может возвратиться на родину вроде бы из-за происков богов, но на деле потому что не очень хочет — ему интересно путешествовать и постигать мир с его разнообразием женщин. Одна, Цирцея, превращает спутников Одиссея в свиней, а он при этом свинарнике живет с хозяйкой целый год. Одиссей странствует двадцать лет, и все это время его ждет Пенелопа, не подозревая, что навеки стала символом супружеской верности. Вернувшись к себе на остров Итака, Одиссей производит контрольные выстрелы из лука во всех сватавшихся к Пенелопе женихов. Вероятно, самое сексистское произведение мировой литературы.

Созданная двадцать пять столетий назад в древних Афинах комедия — мало того что замечательно смелая и смешная, но и предваряет множество современных общественных течений. Протофеминизм: женщины, предварительно договорившись, отказываются жить с мужьями половой жизнью. Протоантимилитаризм: причиной недавания становится война, которая отвлекает мужчин от постели и очага. Протопсихологизм: страсть и похоть побеждают, и женщины прокрадываются к партнерам вопреки собственным запретам. Протораскованность: то, что в русских переводах именуется «посох», «стебель», «хвостик» и т. п., вызывает живейший интерес автора и персонажей, однообразно называясь «хуй».

Первый истинно современный роман — стремительный авантюрный сюжет с сюжетными ответвлениями, множественность персонажей, аморализм и ненормативная лексика. Автор, приятель Нерона и законодатель древнеримских мод и вкуса, знал, как жить и как уйти из жизни: приговоренный императором к смерти, перерезал вены и скончался, спокойно беседуя с друзьями. Герой его романа — интеллигентный деклассант, чей лозунг «Цель этой жизни — любовь», что не имеет ничего общего с евангельскими заповедями, а означает всего лишь интимную близость. Самый примечательный персонаж — Трималхион — «новый римский», почти неотличимый по способу мышления и словоизъявления от его последователей в другое время и в другом месте.

Удивительный по откровенности личный отчет язычника, перешедшего в христианство (IV–V вв. нашей эры) и позже причисленного к лику святых. Проникновенное покаянное описание соблазна гладиаторских боев при полном теоретическом их отрицании. Решающим образом повлиял на исповеди Руссо и Толстого и вообще на все европейское миропонимание. Идея прямого публичного покаяния (то, чего не дождаться от нынешней России, считающей себя христианской страной) — отсюда. Трактовка идеи любви — во многом от него же: разной любви. Женско-мужской: «Я еще не любил, но уже любил любовь и, любя любовь, искал, кого бы полюбить». Любви практически-вселенской: «Я понимаю в той мере, в которой люблю».

Датский принц обнаруживает, что его отец не умер естественным образом, а был убит дядей, женившимся после этого на его, Гамлета, матери. Мстить надо. Но как и когда? Начинается долгая возня с собой. У каждого поколения — свой «Гамлет». В подвижном нынешнем мире культурное поколение не совпадает с биологическим. Социально-культурные коды сменяются чаще, чем прежде. Примерно каждые десять лет появляется новый «Гамлет»: самого знаменитого в мире думающего героя заставляют задумываться над сегодняшними вопросами. Ошеломленно рефлектирующим советским шестидесятником был принц Иннокентия Смоктуновского. Он размышлял. Если появится новый российский Гамлет, сразу грохнет дядю, потом разберется с мамой.

История о веронских подростках, полюбивших друг друга и покончивших с собой при столкновении с препятствиями любви. Английский оригинал и русский перевод не совпадают, пожалуй, более, чем в других случаях. По-русски — сентиментальная романтичность, по-английски — эротический накал, опережающий свободу словесности столетия на четыре. Расхожее по Пушкину «Любви все возрасты покорны» получает совершенно иной извод: не общепринятый вверх, к старикам, а вниз, к детишкам. Дети заигрались в любовь — да так, что овеществили всю нашу безответственную болтовню: «Жить без тебя не могу», «Только смерть нас разлучит» и пр. Они так сказали и так поступили: не смогли жить и разлучились, совершив детоубийство любви.

Сервантес умер в один день с Шекспиром. Тогда этого не заметили, а мы знаем, что второй — величайший писатель всех времен и народов, первый — автор величайшего романа (признано опросом литераторов мира в конце ХХ века). Роман — о слабоумном испанском дворянине, вообразившем себя доблестным рыцарем. Классический лох — прославленный герой: это не только понятно, но и радостно. Каждый из нас, как бы ни был удручен, не ринется на ветряные мельницы, приняв их за дьявола, — и не только потому, что ветряные мельницы — туристическая редкость. Наш дешевый здравый смысл пестует глупости Дон Кихота, пренебрежительно отмахиваясь от трезвого разума его слуги Санчо Пансы — именно он, Санчо, недостижимый образец разумного поведения.

Они оба — Гаргантюа и его сын Пантагрюэль — много и охотно едят, отчего их именами и называют рестораны. Но автор романа, писатель XVI века Рабле, не зря был священником и врачом и разбирался в людях повыше и пониже желудка. Его главное открытие, задолго до «Имени розы»: миром правит смех. Возникающий в голове, тревожащий сердце и возбуждающий половое естество, смех есть вернейшая характеристика человека. Об этом писал, как ни странно, и Достоевский, который советовал присматриваться к тому, как человек смеется — в этом не обманешь. Рабле взглянул на «человека смеющегося» — и он оказался многограннее и познавательнее, чем «человек мыслящий». Умным прикинуться можно, остроумным — никогда.