Шрифт:
«Да-да, — подхватил антиквар. — А через полгода хозяйка ресторанчика разбогатела. И когда портрет перешел к ее племяннику, тот тоже быстро нажил богатство на виноградниках. С тех пор „Белую даму“ зовут „Мадам Богачка“».
«Матисс пытался найти свой рисунок, — вздохнул Шагал. — „Богачка“ ему самому не помешала бы. У него вечно не было денег. Впрочем, как у всех нас. Но рисунок как в воду канул…»
«А вот и нет! — Антиквар рывком открыл ящик бюро и выхватил тонкую синюю папку. — Вот — „Мадам Богачка“!»
Шагал судорожно вытянул шею, глядя на рисунок, и скомандовал: «Лупу!» Антиквар подал. Шагал уставился на правый угол рисунка. «Подпись!.. — забормотал он. — Старый лист можно достать, рисунок подделать, но подпись Матисса я знаю как свою!»
Лупа выпала из пальцев художника. Шагал откинулся на спинку дивана: «Это подлинная подпись моего друга Анри!..»
И тут вступил антиквар: «Конечно, это подлинная „Богачка“. Примите ее от меня в дар примирения, мэтр. Надеюсь, она возместит вам моральный вред от этого ужасного казуса. Ну и материальный, конечно. А поддельные полотна мы, конечно, снимем».
«Сожгите! — выпалил Шагал. — Чтоб другим было неповадно обманывать!»
«Конечно, мэтр! Как скажете, мэтр! Я так вам благодарен за понимание, мэтр. Судебное разбирательство нанесло бы нашей маленькой галерее смертельный удар. А уж „Богачка“ для вас расстарается…»
Кланяясь, антиквар провожал Шагала к выходу. Тут же поймал такси, опять кланяясь, протянул уже севшему в машину мэтру тонкую папочку с легендарным рисунком Матисса. И только когда такси скрылось из вида, облегченно выдохнул и кинулся в галерею с криком: «Срочно снимаем и пакуем картины Шагала!»
Через несколько часов антиквар уже летел в Мексику. Картины, вынутые из рам, упакованы в два кофра ручной клади. Паспорт на имя Луи Рейналя спрятан в потайном кармане. Теперь, даже если Шагал и обратится к адвокатам или в полицию, никакого Рейналя никто не найдет. В аэропорту Мехико он сойдет с удостоверением на имя Элмира де Хори. Оно единственное — настоящее. Остальные — Луи Рейналь, Луи Кассу, Элмир Герцог, Элмира Дори-Бутен, барон д’Ори — фальшивые. Правда, столь виртуозны — не подкопаешься. Как, впрочем, и все картины, рисунки, акварели, литографии, которые он выставлял и продавал, — от Гойи с Рубенсом до Ренуара, Матисса, Модильяни, Дега, Пикассо и многих других. Покупатели во всех странах Старого и Нового Света были уверены, что он распродает родовую коллекцию. И никому еще не пришло в голову, что всех этих Матиссов и Ренуаров создал он сам. Он, и только он — великий мистификатор, король подделок, гений фальшивок! Вот только никто не знает об этих его «титулах». И даст бог, не узнает никогда. Ну а на «Шагалов» и в Мехико найдутся покупатели. И никто не усомнится в их подлинности. Бумаги всегда в порядке. Как в порядке оказался и рисунок «Белой дамы». Нет, сама дамочка конечно же набросана легким пером фальшивки, но вот подпись абсолютно подлинная. Ее проставил сам Матисс в далеком 1926 году, подписывая программки новой выставки. По задумке устроителей художник подписал чистые листы, на которых потом в типографии напечатали текст с рисунками. Тогда Матисс попросил у своего приятеля Фернана Леже, который преподавал в знаменитой парижской академии Гранд Шамюр, пару студентов в помощь. И Леже направил к Матиссу 20-летнего венгерского студента Элмира де Хори. Тот отнес в типографию подписанные Матиссом программки, но их оказалось больше, чем нужно. Поэтому несколько чистых листов осталось у Элмира. Позже именно на таком листе он и набросал по памяти легендарную «Белую даму», которую ему удалось увидеть в ресторанчике на Пляс-Пигаль. И вот как удачно пригодился рисунок!
Создатель шедевров
Да, тогда, в 20-х годах ХХ века, студент-венгр Элмир де Хори был душой молодежных компаний. Не стесненный в средствах, он охотно рассказывал приятелям, что прибыл в Париж из старинного родового замка, коим владел его отец — барон де Хори. Впрочем, и эта баронская байка была фальшивкой. Хотя старший Хори действительно был весьма богат и, не считая денег, оплачивал учебу сына в лучшей академии Парижа. Правда, юный студент не только балбесничал, он упорно занимался, мечтая стать великим живописцем. Однако творчество давалось ему с трудом. Он легко мог скопировать любую чужую картину, а вот создать собственное полотно ему никак не удавалось. К тому же в 1932 году студиозусу пришлось вернуться домой в Венгрию по семейным обстоятельствам: родители заболели, а стервятники-родственники слетелись на ожидаемое наследство. Пришлось остаться дома, но после веселых мансард и гуляний Парижа жить скучноразмеренной жизнью было невыносимо. Может, поэтому Элмир близко подружился с британским журналистом, работавшим в Будапеште. Вот только общение с врагом-англичанином обернулась для Элмира несчастьем. Профашистски настроенные власти приняли Хори за шпиона и отправили в Трансильванскую тюрьму, а потом и в концлагерь. Элмиру чудом удалось бежать и пробраться в Париж. Конечно, там пришлось жить впроголодь, по поддельному паспорту, но ведь жить! Потом война закончилась, но жизнь по поддельным паспортам как-то уже вошла в привычку. Впрочем, после войны Элмир уже никогда не нуждался. Вот только откуда он берет свое богатство, не знал никто.
А все началось в далеком 1946 году. В послевоенный Париж потянулись обеспеченные иностранцы, ничего не понимающие в искусстве, зато обладающие деньгами. Одна такая вздорная дамочка забрела в мастерскую Элмира на улице Жакоб и, взглянув на один из рисунков, воскликнула: «Да это же Пикассо!» Элмир не стал разубеждать покупательницу и продал рисунок за 40 долларов. Но каково же было его изумление, когда он узнал, что дамочка перепродала «Пикассо» художественному салону на берегу Сены впятеро дороже.
Смекнув, что напал на Клондайк, Элмир лихорадочно набросал еще несколько рисунков «под Пикассо», потом, подумав, присоединил «Матисса» и «Леже». В салоне их встретили с распростертыми объятиями. И ни один оценщик или искусствовед не усомнились в их подлинности. И началось! Импрессионисты, постимпрессионисты, авангардисты так и выскакивали из-под пера, а потом и кисти Элмира. Да он даже замахнулся на классиков: создавал полотна и «под Гойю», и «под Ватто», и «под Рубенса». Гордясь, записал в дневнике: «До завтрака могу набросать пару рисунков, а после обеда — начать картину!» Трудностей со сбытом не возникало. Титул открывает Хори двери самых богатых людей: политиков, актеров, бизнесменов. Впрочем, частенько оборотистый барон просто расплачивался работами за проживание в лучших отелях, обеды в ресторанах, покупку самой шикарной одежды. Да он даже авто себе приобрел за полотно Модильяни, а шале в Швейцарских Альпах — за пять полотен Пикассо.
Ах, как поначалу было спокойно жить в этом благодатном шале! Однако дорогущая коллекция живописи приезжего барона все же перебаламутила сонное царство. И однажды барон заметил, что вокруг его дома крутится какой-то местный житель. Хори радушно позвал парня на чай и вот что услышал: «Вы очень беспечны! Уходя, гасите свет, опускаете жалюзи — это же сигнал, что вас нет дома. Заходи, кто хочет!» Элмир согласился: «Вы правы, не стоит давать ворам наводку. Не буду выключать свет, когда ухожу!»