— Да, несомненно, — кивнул Альберт, едва не скрипя зубами. Я представила, как бы хорошо он смотрелся в моей темнице, и мне сразу стало легче. Жених попытался галантно предложить мне руку, однако я сделала вид, что не заметила, и, оживленно болтая какую-то глупость, бодро пошла вперед.

Под темницу отводилось западное крыло терема. Это было даже в какой-то степени символично, поскольку практически всех, кто попадал сюда, ждал закат их жизни. Наш штатный палач в свободное от работы время был поэтом. Собственно, и это сравнение тоже придумал он. Когда он пытал заключенных — читал им стихи, отчего те рыдали, бились в истерике, и предлагали все-все рассказать, даже то, каково им жилось в утробе матери. Однако, кат не любил прерывать свои произведения на середине. И пытку продолжал с удвоенным рвением. Тут следует еще заметить, что коротких вещей он не писал из принципа, и стихами-то называл их, скорее, из скромности, на деле же они были натуральными поэмами. Помнится, он как-то раз попытался выступить на площади, на один из праздников. Впечатлительный народ падал в обмороки, каялся и рыдал, обещая больше никогда не грешить, лишь бы не слушать нашего самородка. Поэты — тонкие люди, их вдохновляют, порой, самые невообразимые вещи. Но, зачастую, вдохновляются они тем, что видят вокруг. Несложно себе представить, что каждый день видел наш палач, и что служило основной темой его поэм…

Когда мы подошли к двери темницы, за которой находился Король, я праведно возмутилась.

— Что?! Кто позволил держать его здесь?

— Дорогая, — начал было Альберт. Я смерила его ледяным взглядом, и он поспешил исправиться. — Светлая княжна, но где же еще держать гнусного колдуна?

— У нас есть гораздо более уютные темницы для особых гостей, — процедила я. — И вы не можете не знать об этом потому, что такие есть у всех.

Не слушая его, я повернулась к стражникам на входе.

— Сейчас мы зайдем в темницу, а когда выйдем, вы со всеми почестями, переведете нашего гостя в темницу у лестницы. Понятно? — стражники кивнули. — Я лично буду за этим присматривать. А потом, пойдете к воеводе Ратмиру, и все ему доложите. Ясно? — опять судорожные кивки. О горячем нраве нашего воеводы все стражники знают не понаслышке — хоть раз каждого да выпороли на конюшне. — Чего стоите? Открывайте!

Дверь темницы открылась со скрипом — петли не смазывали специально, дабы заключенные при попытке побега издавали как можно больше шума.

Когда я увидела обвисшего на цепях Колдуна, мне захотелось так же отпинать по больному Альберта. Уж я-то знала, каково это, когда без жалости бьют ногами. Вид Колдуна напоминал скорее аккуратно приготовленную отбивную, нежели чем человека в самом расцвете сил и здоровья. Альберт стал в горделивой позе прямо напротив Короля. Я держалась позади жениха, так, чтобы он меня не видел. Колдун с трудом поднял голову, и посмотрел на нас.

— Ты похитил мою невесту, гнусный чернокнижник! — высокопарно провозгласил Альберт. Если бы не знала, каким он может быть холодным и расчетливым, поверила бы в его глупость. Впрочем, Колдун, даже в таком положении, был куда выше его. Я, за спиной Альберта сделала большие глаза, и кивнула подбородком, на языке жестов спрашивая, чем могу помочь. Колдун с усилием сглотнул. Я прижала два пальца к горлу: «пить»? Он устало закрыл глаза.

— Молчишь, — удовлетворенно протянул Альберт. Мне надоело.

— Ваше Высочество, — спокойно произнесла я. — Вам не кажется, что Его Величество просто не может говорить? Сейчас выполнят его распоряжения, и попозже вы, если хотите, сможете обсудить с ним интересующие вас вопросы. Но попозже, — я сделала ударение на этих словах. Альберт неохотно подчинился.

А я, проследив, чтобы все мои приказы были выполнены, и Колдуна перевели в удобную темницу с кроватью, и прочими необходимыми для жизни мелочами, направилась наверх. Я знала, что делать. Официально я не могла отпустить Короля, поскольку тот был не моим пленником, не мне и решать его судьбу. Но вот помочь бежать… Это стало для меня делом чести, даже не из-за какого-то особенного отношения к правителю Южного королевства, а просто из желания прищемить гордость своему жениху.

По пути я усиленно размышляла, что могу сделать в таком разрезе. Колдун ясно дал понять, что нуждается в воде. Помнится, что-то такое я читала и в старинных летописях, а потом и слышала уже в виде народных сказаний.

Жил, дескать, в далекие-далекие времена в Чудиновом бору царь нечисти — Костюш I. Хорошо жил, ел-пил, баб любил. Никому и не мешал вроде. Наоборот даже, нечисть при нем покладистее да уживчивее стала.

Но герои — народ неугомонный. Открыли на несчастного царя натуральный сезон охоты. По официальной версии, потому как нечистый он и о власти над всем миром мечтает, по неофициальной — Костюш был просто до неприличия богат, ибо подданная ему нечисть стягивала в жилище царя всякие проклятые клады, а то и не гнушалась украшениями с богатых покойников. Да что там, некоторые покойники сами из могил вставали, да налог царю приносили — так у него с этим было строго. Вот герои и решили, что обладать такими запасами и ни с кем не делиться — не хорошо. Уж сколько они ратоборствовать с Костюшем ходили — в сказке не описать. А то, что ходили много и часто — исторический факт. Прямо как гуси золотолюбивые, в стаи сбивались, и в Чудинов бор летели.

Надо сказать, что поначалу Костюш не зверствовал. Озорничал, скорее. То разденет какого героя, и, в чем мать родила, прямо в корчму отправит. То пятачок свиной богатырю отрастит — а тому сплошной позор и истерика. А коли богатырка приходила, так, если не сильно страшна была, — Костюш её соблазнял, а потом нагишом, крапивой по разным интересным местам хлеща, до самого города и гнал. Ну а если совсем уж хуже нечисти на лицо была — так он и без соблазнения обходился. Многие девицы про обычай Костюша прознав, стали под видом богатырок по нескольку раз в тот лес шастать, ибо слыл царь мужчиной в самом расцвете возможностей. Да и обращением был весьма любезен, что девицами высоко ценилось. Потому как всегда приятно, когда мужчина не только на сеновал тащит, но и, лежа все на том же сеновале, про звезды поговорить может…

И жили все так некоторое время, и всем оно нравилось, потому что цель в жизни у всех была. Но затаила одна богатырка (которая настоящая, а потому страшная, как теща с похмелья) обиду на Костюша. Её и из обычных-то мужиков никто соблазнять не осмеливался, а тут даже царь нечисти, весьма до женского полу охочий, и с оным же всегда могучий, как на неё поглядел, так сразу у него все опустилось, и испытал он великое желание покаяться во всех грехах. Царь хоть и был бессмертный, а думал — сердце не выдержит. Даже по своему обычаю крапивой стегать не стал, раздевать её не решился, а просто так из лесу выставил.