— Женщина, которая едва не разрушила жизнь такого важного человека, как Элистер Даунз, заслуживает того зла, которое с ней произошло, — сказала она.

Мы подъехали к увитому плющом кирпичному фасаду здания клуба. Раньше оно было зданием суда, а потом стало реабилитационной клиникой для тех, кто злоупотреблял своим богатством. Мужчина, обслуживающий парковку, подошел к машине со стороны моей мамы, открыл ей дверцу и сказал:

— Добрый вечер, миссис Ваксман. Как вы себя сегодня чувствуете?

Когда мы вошли в огромный обеденный зал с тяжелыми шелковыми занавесками и хрустальными люстрами, к нам деланно плавной походкой подплыл темноволосый мужчина в смокинге и поцеловал маме руку, которую та заранее протянула, подыгрывая его услужливости.

— Как прекрасно снова видеть вас, миссис Ваксман, — сказал он. — Сегодня вечером вы выглядите превосходно.

— Ты тоже неплохо выглядишь, Марвин, — ответила моя мама без тени улыбки. После этого она прищурила глаза и начала оглядывать зал в поисках знакомых.

— С вами ваша прелестная дочь, — добавил Марвин.

— Да, Марвин, — просияла мама. С ней это редко случалось.

— Сюда, леди, — сказал Марвин и повел нас к столу напротив большого окна, из которого, когда не было темно, виднелось поле для гольфа, спроектированное архитектором Джеком Никлаусом.

Пока мы шли по этой столовой размером с зал для танцев, я поразилась огромному количеству, пустующих столиков. Этот клуб едва ли можно было назвать переполненным.

— А где все? — спросила я маму. — Я думала, что вечер омаров — самый популярный вечер на этой неделе.

— Это все экономический спад, — ответила она. — Представляешь, некоторые члены не могут платить ежегодный взнос в семьсот пятьдесят долларов и вынуждены покинуть клуб.

О, это я могла представить себе очень отчетливо.

Марвин усадил нас за наш столик и положил нам на колени белые выглаженные салфетки.

— Вам принести ваш любимый коктейль, миссис Ваксман? Дюбонне Руж [51] с одним кубиком льда и ломтиком лимона?

— Это было бы замечательно, Марвин, — ответила мама, закуривая свой «Винстон».

— А ваша прекрасная дочь? Она будет коктейль? — спросил Марвин, глядя на меня.

— Я выпью стакан белого вина, — сказала я. Но потом вспомнила наш первый ужин с Кулли на «Марлоу» и улыбнулась. — Или нет, Марвин, лучше принесите мне рома «Маунт Гэй» с тоником.

— Что? — воскликнула мама с испуганным видом.

Марвин тоже выглядел несколько испуганным, но он принял заказ, поклонился и ушел.

Мне бы хотелось, чтобы Кулли увидел это место, подумала я. Может быть, когда все утрясется и мы узнаем друг друга получше, я познакомлю его с мамой. А с другой стороны, Может быть, и нет.

— Теперь расскажи мне о расследовании этого убийства, — сказала мама, разглядывая не меня, а обедающих, многие из которых махали ей рукой и посылали воздушные поцелуи.

Я поведала, как начала работать на Мелани, как обнаружила в кабинете ее тело и что у меня не было алиби на ночь убийства. Вначале моя мама, как и Бетани Даунз, крайне заинтересовалась, видела ли я рукопись книги об Элистере Даунзе во время работы в доме Мелани. Но потом, когда я объяснила ей, что понятия не имею, что именно написано в этой книге, она поинтересовалась, где я была в ночь убийства и почему у меня нет алиби.

— Я встречалась с одним человеком, — сказала я. — Он привез меня домой около одиннадцати и уехал. Весь остаток ночи я провела в поместье Маплбарк одна.

— Кто этот человек? — спросила она.

— Мама, его зовут Кулли Харрингтон. Он фотограф. — Я знала, что меня ждет, и поэтому собралась с силами.

— Что это за имя такое — Харрингтон? Могу только сказать, что это не еврейское имя.

— Нет, мам, он не еврей. Он принадлежит к англиканской церкви.

Мама побледнела, но не испугалась.

— И чем он зарабатывает на жизнь? Ты говорила, он фотограф?

— Ага. Он делал фотографии Маплбарк для брошюры. Так мы и встретились.

— Так это был деловой ужин? Вы обсуждали продажу твоего дома?

— Нет, дом тут ни при чем. Это был приватный вечер. Кулли и я, мы… встречаемся.

— Встречаетесь? У фотографов нет денег. Элисон, что с тобой происходит?

Как раз в тот момент, когда я собралась объяснить маме, что я изменилась, что для счастья мне больше не нужны деньги, что Кулли милый, восхитительный и талантливый, пришел Марвин и принес наши напитки. Я взяла свой стакан, а мама сделала большой глоток из своего. Глоток был таким большим, что она случайно проглотила ломтик лимона, который плавал на поверхности Дюбонне, прямо над единственным кубиком льда. Мама начала страшно кашлять, лимон попал ей в дыхательное горло, и она захрипела: