Так он и сидел у меня на руке, шипя, как кошка, пока освобождали мешочек, чтобы его туда упрятать. Как раз в эту минуту фонарь нечаянно погасили, и я думал, что наша добыча одним прыжком исчезнет во тьме. Вместо этого зверек переместил свои руки, и я почувствовал, как о мой большой папец трется что-то горячее и шершавое. Когда фонарь опять зажегся, оказалось, что зверек жадно слизы­вает кровь, льющуюся с моей руки. Я думаю, он наслаждал­ся соленым вкусом — питание у него чисто вегетарианское, разве что изредка попадется какое-нибудь насекомое.

Вернувшись в лагерь, я тщательно осмотрел зверька и обнаружил, что в него попала одна-единственная дробинка — в правое ухо. Должно быть, выстрел сбил его с сука, а падение оглушило на время. Зверек оказался лемуром из группы длиннохвостых, называемых гапаго (или Galaginae). У этого редкого зверька есть только научное название, Eunoticus elegantulus, и в отличие от остальных галаго он имеет на каждом ноготке срединные ребрышки. Благодаря им ногти у него кончаются острыми коготками.

Хотя животное оказалось самкой, опять это было не совсем то, что нужно. Нам были нужны беременные самки шипохвостов и галаго, но гапаго другого вида — карликового лемура Демидова (Galago demidovii), который раза в два меньше того, что попал в нашу компанию.

Лемур прожил у нас долго и оказался необыкновенно забавным существом. Ручным он так и не стал — вечно смотрел жуткими глазищами, огрызался и шипел, — но я как-то ухитрялся брать его в руки, соблюдая осторожность. Шерсть у него — оранжево-коричневая сверху и серая на брюшке — удивительно густая и пушистая, хотя очень неж­ная. Лемур все время занимался партерной акробатикой с воздушными полетами, используя для этого и лагерь, и его окрестности. По земле он скакал на задних лапках, как кенгуру, потом вдруг вихрем взлетал вверх, на отвесную стенку палатки, отскакивал от нее, словно резиновый мячик, долетал до другой стенки и «отражался» от нее на опорный шест, где и повисал вниз головой.

У этого животного есть родич примерно таких же разме­ров. Он называется галаго Аллена (Galago alleni) и довольно многочислен в лесах Камеруна; его мы повстречали позднее. У этого зверька совершенно необычные задние лапы: кости плюсны равны по длине бедру и голени, так что получается третий сустав, как у птиц. Эта особенность отличает всех галаго, но у галаго Аллена она особенно ярко выражена.

На своих замечательных лапках зверек может совершать громадные прыжки в кронах, а по земле он скачет, как кенгуру. Когда мы жили в хижине неподалеку от большой деревни, у нас оказалось несколько живых зверьков, и мы решили снять фильм об их способе передвижения и образе жизни.

Операция началась в присутствии двухсот любопытных африканцев-акунакуна. Эта бесплатная «массовка» прошла еще хуже, чем с толпой на киносъемках в Европе или в Америке. Африканцы не могли терпеливо дожидаться своего выхода, а лезли прямо на съемочную площадку, целиком закрывая не только фон, но и почти весь свет. Ко всем доводам они оставались глухи, а вождь, как нам сказали, убыл в «далекую-далекую страну».

Для того чтобы поддерживать какой-то порядок, я нанял дюжину добродушных широкоплечих намчи. Этих силачей через заднюю дверь впустили в дом и ‘ расставили"'возле обеих дверей и единственного окна. Прозвучала команда, и они высыпали из дома во все стороны. Так как они оказались в самом центре расположения акунакуна, нача­лось центробежное бегство. Дом стоял посреди большой поляны, местные жители разбегались кто куда, преследу­емые намчи, и расчищенный круг быстро ширился.

Эти гонки развеселили обе стороны, и я искренне потешался вместе со всеми, как вдруг увидел, что несколько маленьких серых фигурок мчатся на полной скорости следом за намчи. Моя веселость мгновенно сменилась самыми мрачными чувствами — каково мне было стоять и смотреть, как обе наши «кинозвезды» исчезают в мельтешении четы­рех сотен ног бегущих врассыпную африканцев! Я и не пытался понять, что вынудило робких, пугливых маленьких галаго вести себя так отчаянно, я просто стоял столбом, разинув рот. И это тоже оказалось на редкость некстати, потому что наш персонал, увидев, что творится, вылетел из домика и с воинственными воплями понесся в погоню.

Тут я пришел в себя. Выкрикивая план операции для Джорджа и Герцога, я подхватил несколько сачков. Мы выскочили на площадку, готовые бежать в трех разных направлениях. Но не пробежали и десяти шагов, как все переменилось. За нами по пятам мчалась пара визжащих шимпанзе и насмерть перепуганная белка.

Казалось, все живое взбесилось. Шестью концентрически­ми кругами представители высшего отряда приматов, если не считать несчастную белочку, разбегались от центра площад­ки со всевозрастающей скоростью. И как ни странно, круги чередовались: преследуемые акунакуна, галаго и мы были разделены мчавшимися по кругу яростными преследовате­лями.

Мы сообразили, что большинство наших животных каким-то образом вырвалось на свободу, и я принял решение: лемуров оставить на милость персонала, нам самим срочно ловить шимпанзе и белку. Поэтому я завопил: «Стой!» — и мы окружили наших возбужденных и ярых преследователей. К несчастью, этот крик донесся не только до персонала, который тоже остановился, но и еще дальше, до намчи. Акунакуна, убегавшие без особой поспешности, мгновенно это поняли. Они к тому времени образовали круг диаметром с четверть мили.