Звонил долго, однако было воскресенье, и толку он не добился: то ли детей пострелять, то ли просто выгнать.

— Господин штабс-фельдфебель, вы их крестьянам раздайте, — почтительно посоветовал переводчик-латыш, работник комендатуры. — Раздайте на воспитание, а потом, в случае необходимости, собрать можно.

— Да, да, я тоже так думаю, — поспешно согласился фельдфебель. — У нас сейчас пока что детских лагерей нет. Но в ближайшее время они, безусловно, будут. Тогда мы эту дрянь соберем. Детские лагеря совершенно необходимы, — развивал фельдфебель свою мысль перед почтительно склонившимся латышом. — Мы не можем допустить беспризорного шатания этих маленьких бродяг по завоеванной территории. А в лагерях наши воспитатели будут готовить из них послушную рабочую силу.

Фельдфебель посмотрел на верзилу-переводчика снизу вверх так надменно-снисходительно, словно хотел сказать латышу: «Слушай, дурак, и набирайся ума».

— Детей немедленно раздайте, — продолжал он, — а то они загадят помещение. Да предупредите крестьян, что они отвечают, если кто из этих сопливцев сбежит.

— А если умрет? — осторожно спросил латыш. — Они едва живы.

— Умрет — другое дело. За это никто не отвечает… За это отвечает бог, — сказал гитлеровец и, довольный своей шуткой, рассмеялся.

Через час всех ребят разобрали крестьяне-латыши из окрестных хуторов, приезжавшие в комендатуру по разным надобностям. Кто победней, брал детей из жалости и сострадания, кулаки — с целью получить в хозяйство дарового работника (сейчас, во время войны, рабочих рук не хватало).

Сережу взял полицейский Рейнсон. Сам он почти не бывал дома, а старик-отец жаловался, что нынче они запаздывают с сенокосом. Мартин Рейнсон хотел было взять двух мальчиков, но уж очень заморенными выглядели дети. «Таких пока откормишь — себе дороже станет», — прикинул он в уме, осматривая ребят, и взял одного, державшегося тверже всех.

Из комендатуры Сережу уводили первым.

— Куда вы меня ведете? Я не хочу один! Мы — вместе!

Не обращая внимания, полицейский продолжал выталкивать его к выходу.

— Вон мои сестры, — пробовал схитрить мальчик, указывая на Инну с Наташей.

Мартин грубо толкнул его кулаком в спину и сказал с сильным латышским акцентом:

— Ходи, ходи!

На телегу мальчик сам залезть не мог. Рейнсон, подняв его, укоризненно и немного удивленно сказал:

— А о другой думаль, дурак!

И вот Сережа живет у Рейнсонов.

Два дня его работать не заставляли — слишком уж он ослаб. Только однажды в полдень, младший сын Рейнсона, Петр, парень года на два старше Сережи, провел его по своим полям и показал, где граница их владений. У Рейнсона было 25 гектаров земли, кроме того, пять гектаров он, уже после прихода немцев, успел заарендовать поблизости, да землю двух бедняков, ушедших с Красной Армией, тоже прихватил себе.

— Все это — наша земля, — объяснял Петр, говоривший по-русски почти без акцента. — До самого болота. А вот эта, до кустов, видишь, была Каупиня, теперь тоже наша, 30 пуравиет [1] . Сюда будешь скот гонять. Да смотри, вон гречиха, а с другой стороны — овес и клевер, не потрави.

Под горкой, куда они спустились, тянулась широкая полоса некошеного луга.

— Это все тоже теперь наше, — с довольным видом продолжал Петр, указывая рукой на низину. — Вон только клин по той стороне, что выкошен, Лацису отрезали… Ну, да нынче у нас травы много! А батька недавно еще 5 пур клеверу за поросенка выменял. Убрать бы! И немцу сдать хватит, и самим можно к зиме еще трех коров прикупить.

Занятый горькими мыслями о матери, о друзьях, с которыми недавно разлучили, Серело плохо слушал Петра. Но последние слова парня как-то неожиданно проникли в его сознание. Он удивленно посмотрел на своего провожатого:

— Еще коров покупать? А зачем вам?

— Как — зачем? — не понял в свою очередь Петр нелепого для него вопроса. — Чтобы больше было!

— А зачем вам больше, у вас и так скота полон двор.

Петр самодовольно ухмыльнулся: замечание нового работника, что у них много скота, понравилось ему.

— Много, а будет еще больше.

— Так ты же сам говорил, что с хозяйством не справляетесь, работать некому!

— Ничего, батька еще работников наймет. Или немцы дадут. Он уже толковал с кем-то.

Ребята перешли по гибкой жердочке небольшой ручеек и стали подниматься по скату овражка.

— Все равно, — недоумевал Сережа, шагая сзади Петра, — ну сам подумай: для чего вам больше, когда у вас и так всего достаточно.

Петр, несколько замедлив шаги, поравнялся с Сережей и, с сожалением глядя на него, как на слабоумного, объяснил:

— Дурак ты! Больше надо, чтоб богаче быть. Вот у нашего швагера [2] до того, как ваши пришли, 300 пуравиет своей земли было, да в аренду наймовал не то… — он задумался, припоминая. — Не помню, сколько… Что-то много! Так у него дом из восьми комнат, оцинкованным железом крытый. Вся постройка каменная, 30 коров держал. Свиней и овец — нету числа. Пять работников сквозь целый год держал. У него в банке сто тысяч лат лежало! Сто тысяч!..