— Видать, добрый жмот… — невольно буркнул Сергей.

— Кто, кто? — настороженно переспросил латыш, не знавший, к счастью, слова «жмот».

Сергей спохватился, что брякнул лишнее: ссориться с Петром не стоило. Он мельком посмотрел на своего провожатого, прикидывая в уме, как бы поуклончивей ответить ему, но, встретив самоуверенный, требовательный взгляд молодого хозяина, обозлился. «Еще унижаться перед ним!» — подумал Сергей и сказал с вызовом:

— Жмотами у нас тех зовут, которым все мало, которые все себе гребут, чтоб больше было.

К его удивлению, это не задело Петра.

— Чтоб больше было — правильно, — мотнул хозяйский сын своей низколобой головой. — Каждый к себе гребет, чтоб разбогатеть, да не каждому богатство в руки идет. Вон, гляди, хутор Лацисов за ручьем, — указал он на ветхую избу с просевшей посередине соломенной крышей. — Рядом с нами живут, а — не одинаково. Им земли нарезано всего пятнадцать пур.

— А семья у них большая? — полюбопытствовал Сергей.

— Двое самих, бабка да пятеро мальцов. Старший — мне ровесник.

— А почему же у них земли так мало, ведь семья у них, выходит, вдвое больше вашей?

Петр подозрительно покосился на Сережу. Только пройдя шагов пятнадцать, он медленно и угрожающе произнес:

— Это ты брось! Это при ваших тут всех равняли. А теперь наш Мартин в полиции, помощником начальника служит. Мы право имеем.

Некоторое время он шагал молча, видимо, подыскивая более убедительные доводы, почему им, Рейнсонам, можно иметь больше земли, чем соседям.

— У Лациса только одна корова осталась. Вторую немцы забрали, да, наверно, скоро и последнюю заберут: Лацисам налог платить нечем. И конь у них только один. Зачем им земли много?

Сережа хотел спросить, почему это v Лациса из двух коров взяли одну и последнюю хотят отнять, а у них, у Рейнсонов, 6 коров, 3 лошади и ничего немцы не взяли. Но, вспомнив, как Петр произнес: «Наш Мартин в полиции служит, он право имеет», решил, что лучше не ввязываться в спор: «Какая может быть справедливость при фашистах!» — подумал он.

Вечером, когда Сережа сидел на ступеньках крыльца и ел длинную и тонкую, как крысиные хвостики, морковь, мимо него несколько раз пробежала Мария, девятилетняя внучка старика Якова Рейнсона. Обычно она смотрела на Сережу со страхом и, встретившись с ним, стремительно уносилась прочь. А сегодня она пробегала мимо него с таким видом, словно хотела и не решалась что-то сказать. Сережа не обращал на нее внимания, пока девочка не назвала его по имени. Он обернулся.

Мария одним васильковым глазом смотрела из-за приоткрытой двери. «Чего еще ей?» — равнодушно подумал он.

— Серкей! — повторила она. — Там — русский, — и показала два пальца.

— Где русский? Кто? — насторожился Сережа, переставая грызть морковь.

Девочка шире приоткрыла дверь и, махнула рукой по направлению к бане.

— Где? В бане, что ли? — спросил он, поспешно вскочив.

— Hay! — отрицательно затрясла она головой и быстро-быстро заговорила по-латышски, махая рукой куда-то дальше.

Сережа пожал плечами.

— Не понимаю.

Девочка с легкой досадой посмотрела на него и убежала в дом.

«Какие русские? О ком она говорит? Не узнала ли что-нибудь о наших ребятах?» — подумал он. Доев морковку, хотел было идти на кухню, чтобы с помощью хозяйки разузнать, в чем дело, как вдруг Мария снова появилась на пороге.

— Там, на хутор, русски девочки живи! — воскликнула она, блестя синими пуговками глаз. — Одна маленьки, одна большой. Два дня живи.

Сережа догадался, что ей известно что-то про его друзей.

— Далеко они? Как к ним пройти? — встрепенулся он.

Из жестов и отдельных слов Марии он заключил, что, по всей видимости, она говорила про Инну Булычеву с маленькой Наташей. К несчастью, объяснить по-русски, как к ним пройти, она не могла.

— Ты завтра… морген… понимаешь? Утром… меня — туда! — затормошил ее Сережа.

Мария согласно кивала головой: да-да, она непременно проводит его. Завтра утром. Она будет очень рада, если там окажутся его знакомые.