— Ты не в общем говори, а конкретно. Пустит он нас в туннель снимать?

Лариса ощущала слабость во всем теле, головокружение и дурноту.

— Обещал…

— Ты ехать сможешь? — с сомнением глядя на нее, спросила администраторша.

— Куда?

— На съемки. Поговоришь с Изотовым. Скажешь, что он нас разоряет. Это ж понимать надо, каких все денег стоит!

Лариса попробовала встать. Получилось, но с трудом.

— Постараюсь, — сказала она.

— Давай, Мельникова, собирайся, — оживилась Глафира. — Давай, моя хорошая! Девонька ты моя дорогая! Поехали! Вся надежда на тебя…

— Мне бы чайку крепкого.

— Сейчас, сейчас. Ты одевайся, а я мигом.

Администраторша выскочила за дверь и едва не вприпрыжку понеслась за чаем. Лариса медленно одевалась. Каждое движение заставляло ее покрываться испариной. «Что со мной? — гадала она. — Может, и вправду заболела? Я каждую весну болею гриппом или простудой».

Преодолевая недомогание, она натягивала на себя одну вещь за другой. Ее бил озноб, как при высокой температуре. Она надела свитер, но этого показалось мало. На крючке висела теплая куртка, в которой она вчера ходила в туннель. Лариса закуталась в нее.

— А вот и чай, — ворковала Глафира, протискиваясь в дверь с чайником и бутылкой водки. — И водочка. Сейчас я тебя быстренько согрею. Садись, пей…

— Я водки не хочу, — отнекивалась Лариса.

Но справиться с администраторшей было не так-то просто.

— Давай-давай, — настаивала она. — По рюмочке. Я тебе компанию составлю. А то гляди, какая бледная… упадешь еще.

Она заставила Ларису проглотить полную рюмку водки.

— Ну, вот и молодец. Теперь чайку с лимончиком… Я тебя живо в чувство приведу.

Чай она заварила крепкий, до черноты.

После водки и чая Ларисе полегчало. Голова еще кружилась, но в желудке стало горячо и по телу медленно разливалось тепло. Противная дрожь прекратилась. Снова захотелось спать.

— Я спать хочу, — пробормотала она. — Спать… Глафира спорить не стала. Пока автобус дотащится до стройки, Лариса успеет выспаться.

— Пожалуйста, спи себе, сколько влезет, — согласилась она. — Пошли в автобус. Держись за меня, голуба…

Она подхватила Ларису за талию и помогла выйти во двор. В холодном воздухе далеко разносились голоса Бахмета и каскадеров, которые о чем-то спорили.

Как только автобус тронулся, Мельникова уснула. И спала до самого туннеля. Глафира разбудила ее, когда они прибыли на место. Пока съемочная группа выгружала оборудование, она побежала искать Изотова.

Инженер стоял около склада стройматериалов и разговаривал с Панчуком.

— Вас Лариса зовет, — запыхавшись, выпалила администраторша. — Она там, в автобусе. Хочет поблагодарить за свое спасение.

— Какое там спасение? — улыбнулся Изотов. Кажется, ему действительно нравилась Мельникова. Он поспешил к автобусу.

О чем они с Ларисой разговаривали, Глафира не знала. Но инженер вышел из автобуса очень радостный, в прекрасном настроении.

— Глафира! — весело сказал он. — Где ваше начальство? Я разрешаю съемки. Можете начинать прямо сейчас. Где Панчук? Панчук! Выдай людям противогазы и каски, сколько есть, и проводи в туннель. Пусть работают там, где установлены тюбинги.

Лариса смотрела в окно, вспоминая смущенную улыбку Изотова. Какой приятный мужчина. И почему жена с ним жить не стала? Дура, наверное.

Ей опять захотелось спать. Закутываясь в куртку, Лариса машинально сунула руку в карман. Там лежал какой-то камешек. «Наверное, закатился, когда я упала в обморок», — подумала она.

Камешек оказался неожиданно красивым — желтеньким и блестящим. Лариса поднесла его к свету. Он был похож на маленький золотой самородок…

Все шраваки с нетерпением ждали возвращения Длинного.

— Куда это он запропастился? — недовольно ворчал Криш. — Его только за смертью посылать.

Учителя беспокоило настроение в общине. Шраваки были раздраженными, по любому поводу вспыхивали злые споры.

— Не говори так, — остановил он Криша. — Разве ты желаешь зла брату своему?

— Какой он мне брат? — вспыхнул тот. — Тамбовский волк ему брат! Сначала заставил всех нас без соли сидеть, теперь и вовсе сдымил!

— Как ты смеешь грубить Учителю? — возмутился Хаким. Будучи восточным человеком, он не мог смириться с неуважением к старшему. — Ты невежда и хам. Нам следовало бы выставить тебя вон отсюда.