— Для иного? — нахмурился Константин.

Доброгнева замялась. Лишний раз говорить о том страшном ей тоже не хотелось — боялась накликать беду, но пояснить требовалось, и потому она нехотя подсказала:

— Ежели… что… Словом, плеснешь на него — все надежа какая-то. Вдруг он сызнова испужается. А уж на третий раз… — Она, не договорив, осеклась на полуслове, но окончание фразы и без того было ясным для Константина.

— Понятно, — глухо проговорил он и, ссутулившись, пошел к себе в покои.

А травница жалостливо смотрела ему вслед.

Так она глядела только в случае, если ей попадался тяжелый больной. Или безнадежный.

Князя можно было смело приписать к числу последних.

А Константин после таких малоутешительных новостей ближе к вечеру вновь напился.

Правда, не так старательно, как накануне, но тем не менее принял на грудь достаточно, чтобы хоть немного, но забыться, и пусть на время, но избавиться от этого липкого, леденящего сердце страха, который похоронными ударами колокола продолжал стучать в его голове: «Он… сам… тебя… сыщет… — И дальше почти загробное: — А уж… на… третий… раз…»

До конца заглушить его Константин так и не смог, поняв, что для этого надо вновь нализаться до потери пульса, но звучал он уже как-то тихо и не столь зловеще. Словом, терпеть было можно.

Утром он вновь мучился похмельем, но честно держался до самого вечера, когда вновь приложился к хмельному зелью, твердо пообещав себе, что уж это в последний раз — мужик он, в конце-то концов, или нет?! А раз мужик, значит, к черту сопли, надо сесть и всесторонне обмозговать возникшую проблему, после чего подумать, что тут можно предпринять.

И делать это, разумеется, строго на трезвую голову.

Но он не успел…

— А ведь вроде и мало выпил, — бормотал себе под нос Константин, пробираясь по ночному лабиринту коридорчиков, галереек, лесенок и переходов в свою опочивальню. — Не-ет, завтра точно завяжу. Как там говорится? Бог троицу любит? Вот-вот. К тому же я за эти три дня так проспиртовался, что Хлад мне не только сегодня не страшен, но и в ближайшую неделю, а потому бояться нечего. Даже если он и придет, то уж точно со мной ничего не сделает. Стоит мне на него лишь дохнуть, как он мигом ласты свои откинет.

Но думать о возможном визите неведомого чудища пьяному князю все равно не хотелось, и мысли, повинуясь пожеланию хозяина, тут же угодливо свернули в другую сторону.

— Вот, кстати, о ластах. Интересно, а как эта сволочь передвигается? У него вообще-то конечности имеются или он все больше ползком? А голова? Головы-то я у него в овраге тоже не приметил.

В это время он в очередной раз напоролся на какой-то угол, зашипел от боли и с еще большим энтузиазмом пообещал самому себе с завтрашнего дня завязать, причем решительно и однозначно.

— Самое большее — один кубок. Ну ладно, пусть два, — спустя несколько секунд уточнил он свое обязательство. — Но два точно предел. Причем не чаще раза в неделю и лишь во время пира. Иначе и впрямь спиться недолго. А Хлад? Ну и что с того, что он Хлад. Подумаешь. Собачка он страшная и больше ничего, как говаривала одна моя хорошая знакомая, дай бог памяти, как же ее звали? О, вспомнил. Кажись, Иришкой кликали. Ну вот, с шутками и прибаутками я вроде бы и добрался. — Он брякнулся на кровать и энергично помотал головой, пытаясь хоть немного согнать с себя пьяный дурман.

Мед на средневековой Руси и впрямь был чертовски коварной штукой.

Довольно долгое время он почти совсем не касался головы пьющего, но едва тот вставал на ноги, как начинал понимать — перебор, поскольку нижние конечности наотрез отказывались служить своему хозяину. Они ступали не туда, куда следовало, поворачивали, когда надо было шагать прямо, и вообще порывались вести исключительно самостоятельный образ жизни, требуя свободы и автономии от тела и от головы.

В результате Константин по дороге не меньше пяти-шести раз ухитрился стукнуться о различные углы, причем в строгом соответствии с законом подлости напарывался на них преимущественно раненой ногой, да еще с такой силой, что тонкая пленка молодой кожи в одном месте дала изрядную трещину, сквозь которую незамедлительно просочилась кровь.

Правда, когда он, уже сидя на своей постели, стянул с себя верхние штаны, то ничего не обнаружил, оставшись в уверенности, что все в полном порядке.

Впрочем, он особо и не осматривал — до того ли. К тому же стаскивать с себя холодные порты [5] для осмотра повязки — такая трудоемкая процедура, что на пьяную голову ею лучше не заниматься.

Нет, если бы боль оставалась, то он, возможно, и попытался бы проверить, но хмельной мед — прекрасная анестезия, поэтому Константин предпочел просто завалиться спать и блаженно откинулся на своей постели.