Таким образом я мог понежиться в воде дольше чем рассчитывал. Плескаясь, я даже рискнул пропеть несколько арий из «Женитьбы Фигаро». Затем я позвонил Дюплесси и извинился, что мы с Эглантиной не сможем прийти. Больше никаких срочных дел не было. Закусив тем, что нашлось в холодильнике, и прочитав половину главы из «Слишком большого глотка», нового романа Жан-Жака Маршаля, я решил пропустить стаканчик в центре города. Оставив Эглантине записку, я надел льняной костюм и вышел из дому — веселый, довольный и, кажется, еще более легкий, чем мое одеяние. В воздухе уже чувствовалась вечерняя прохлада, придававшая ему свежесть и тот оттенок синевы, в котором контуры предметов уже не так отчетливы. Я долго смотрел на все, что меня окружало, — небо, дома, прохожих, семьи, возвращающиеся из поездок на уик-энд, туристов в шортах или бермудах. Фасад Сент-Этьенн еще никогда не казался мне таким высоким и светлым, как сейчас, в лучах прожекторов.

Вскоре я добрался до «Таверны» мэтра Кантера. На террасе оставался свободный столик, стоявший на небольшом отдалении от остальных, откуда можно было все видеть и слышать, оставаясь незамеченным. «Уголок романиста», — сказал я себе и в течение нескольких секунд терзался, почти как от физической боли, от смешанных чувств, которые испытывал по отношению к литературной деятельности — страстного желания написать роман и боязни неудачи, заставлявшей добровольно отказаться от этого намерения.

Карим, юный официант, подошел принять заказ. Я с грехом пополам сумел растолковать ему, что именно мне нужно (впрочем, заказ действительно был не простой): «Ферне Бранка» в большом бокале плюс графин воды со льдом, сахарная пудра и маленькая ложечка для взбалтывания смеси, — потому что все его внимание было приковано к красавице мулатке, которая только что вошла. Неподвижно стоя в центре прохода, она медленно обводила взглядом посетителей, ища кого-то, кого, судя по всему, здесь не было. Потом она села за столик меньше чем в паре метров от меня, который только что освободили две пожилые дамы.

Недалеко сидела группка юных арабов, хохотавших во все горло над фотографией, которую они только что выхватили из рук у самого младшего, покрасневшего до ушей. «Какой у нее соблазнительный вид!» — сказал один из шутников, и в этом обороте, достаточно необычном для современного подростка, звучали одновременно ирония и восхищение.

Я лениво скользил взглядом вдоль улицы, где прохожих становилось все меньше, как вдруг невольно вздрогнул: один из них слегка замедлил шаг и взглянул на меня. Он показался мне знакомым. Но я напрасно тянул шею: теперь я видел его только со спины. К тому же он уже миновал освещенный участок улицы, где на асфальте дрожали отблески лампочек, зажженных на террасе. Не знаю почему, но я сразу подумал, что это Бальзамировщик. Он шел быстрым шагом человека, который спешит или не хочет быть узнанным.

— Простите, у вас не найдется зажигалки?

Юная мулатка теперь сидела совсем близко от меня: она и вправду оказалась очень молодой и очень красивой, с антрацитово-черными глазами, небольшой щелью между передними зубами (то, что называется «счастливые зубки»), открытой улыбкой и выкрашенными в три разных оттенка волосами, напоминавшими летнюю клумбу.

— Я не курю, — ответил я. — И никогда не жалел об этом сильнее, чем сейчас.

— Почему же?

Ее насмешливые глаза смотрели на меня в упор.

— Потому что я был бы счастлив оказать вам услугу!

Она ответила лишь улыбкой, еще на несколько мгновений задержавшейся на ее губах. Ее лицо было по-прежнему обращено ко мне, но взгляд уже блуждал где-то далеко. Потом она снова посмотрела на меня и задумчиво улыбнулась, поднеся к губам кофейную чашку.

— Если хотите, я попрошу у официанта, — сказал я.

— Что попросите?

— Зажигалку для вас.

Казалось, она давным-давно забыла об этой зажигалке.

— Спасибо, не нужно. К тому же у меня и сигареты-то нет.

Снова улыбка. Я хоть и смутился немного (в то же время меня это забавляло), но все же улыбнулся в ответ самой очаровательной из своих улыбок, но тут какой-то человек лет тридцати, чье появление осталось мною не замеченным, склонился к ней и поцеловал — правда, поцелуй всего лишь скользнул по щеке, потому что она довольно резко отвернулась, а потом с небрежной уверенностью сел за столик справа от нее, так что, для того чтобы разговаривать с ним, ей пришлось повернуться ко мне спиной. Я не стал предпринимать дальнейших попыток к общению и вернулся к своему «Ферне».

Вскоре до меня донеслись их голоса. Мужчина, которого я плохо разглядел (слегка вьющиеся волосы, ничем не примечательные черты лица, темно-синяя рубашка), говорил приглушенным и в то же время страстным голосом. Он явно не хотел, чтобы его услышали посторонние, но молодая женщина нарочито соблазнительным движением откинулась назад, заставив его в свою очередь наклониться вперед, а потом продолжала все больше отстраняться, не отвечая на его слова или же отпуская резкие или откровенно издевательские замечания.