Драпиевски принялся стряхивать розовый сахар с ладоней.

— Ты ведь понимаешь, я не могу задавать подобные вопросы без особой причины.

Мы зашли в тупик, и Майя решила помочь. Она положила руку на колено Ларри и улыбнулась — печально и серьезно.

— Но вы ведь сможете найти причину, объясняющую ваш интерес, лейтенант?

Ларри смущенно поерзал, что-то пробормотал себе под нос, посмотрел на руку Майи, и выражение его лица изменилось.

— О, дерьмо, — проворчал он. — Вечером в пятницу я со своим приятелем из уголовного розыска подрабатываю в охране. Возможно, нам удастся поговорить.

Улыбка Майи, обращенная к Ларри, того стоила. Я изо всех сил изучал линолеум на кухне.

— А если в пятницу будет слишком поздно? — спросил я.

Ларри встал. Его рука на моем плече была подобна теплому свинцу.

— Вези свою задницу в центр, Трес. До пятницы. И держись подальше от Ги Уайта.

Мы немного помолчали.

— Проклятье, сынок, больше я ничего не могу сделать, — сказал Ларри.

— А у вас есть связи в департаменте шерифа Бланко? — спросил я. — Рэндалла Холкомба убили именно там. Я хочу знать подробности.

Ларри нахмурился.

— Мы могли бы и сами туда съездить… — сказал я, бросив взгляд в сторону Майи.

— Ладно, я освобождаюсь в полдень, — проворчал Ларри. — И заеду за вами, если ты сделаешь мне два одолжения.

Я улыбнулся ему своей лучшей улыбкой.

— Для вас все, что пожелаете.

— Оставайся на месте, — сказал он.

— И?

— Перестань напоминать мне своего проклятого отца.

Я надеялся, что Драпиевски устроит, если я выполню одно условие из трех. Мы не остались на месте и не стали держаться подальше от Ги Уайта.

Моя первая ошибка состояла в том, что я попытался проехать через парк Брэкенридж воскресным утром. Стоило нам свернуть на Малберри, как мы сразу застряли за множеством семейных автомобилей, «Шевроле» с низкой посадкой и полосатыми пикапами, в кабинах которых сидели любители позагорать. Из-за того, что никто никуда не ехал, водители с разных полос болтали на испанском, обменивались пивом и сигаретами и бесстыдно флиртовали с пассажирами — рыжими девушками в черных обтягивающих майках и еще более тесных обрезанных джинсах. Запах мяса, жарящегося на решетках, и дым от гамбургеров висел между деревьями, точно густой туман. Места для пикников на побережье занимали с ночи, поэтому у меня создалось впечатление, что люди в машинах очень медленно ездят по кругу, поедая по дороге воскресный ленч. Майя получила немало нескромных предложений, а уж восторженного свиста прозвучало столько, как будто мы попали в вольер с дикими животными. Мне никто даже не пытался свистеть.

Делать было нечего, и я показывал на миниатюрные железнодорожные рельсы, конюшни, в которых можно взять пони напрокат, и место, где было совершено Великое ограбление поезда в Брэкенридже.

Майя удивленно посмотрела на меня.

— Что?

— Шанс моего отца попасть в зал славы, — сказал я. — Группа курсантов из Лэкленда [132] получила увольнительную на Рождество. Они выпили пива, решили украсть несколько пони и сыграть в Джесси Джеймса. [133] Завязав лица платками, они положили мертвое дерево поперек рельсов, спрятались в лесу и стали ждать прогулочный паровозик. Потом ограбили его, размахивая пистолетами, и сбежали.

— Очаровательно, — сказала Майя.

Я поднял руку.

— Но я еще не все рассказал. Мой отец был тогда помощником шерифа. Теперь, если хорошенько подумать, я припоминаю, что в тот день он остался дома и еще не успел хорошенько выпить. Кажется, он повел меня в зоопарк. Когда он увидел, что началось ограбление, отец сказал мне, чтобы я оставался на месте. Местная телестудия сделала о нем большой репортаж, показав все его триста фунтов, а он размахивал дробовиком, словно судья Рой Бин, [134] когда преследовал отряд пьяных придурков на пони. Потом он напился и дал сенсационное интервью, в котором заявил, что намерен возродить законы Дикого Запада. В следующем году его избрали шерифом.

— Благодаря средствам массовой информации?

— В основном, — сказал я.

Майя кивнула. Мне показалось, что она смотрит на меня, пытаясь увидеть генетической код моего отца и решить, является преследование грабителей на пони доминантным или рецессивным фактором. Уж не знаю, к какому выводу она пришла — Майя оставила его при себе.

Наконец, мы добрались до Олмос-Парк и свернули на Крессент. Когда мы подъехали к Белому Дому, оказалось, что мистер Уайт занялся обновлением. Он решил украсить свой двор президентским фонтаном, и трое вспотевших рабочих в комбинезонах копали траншеи и укладывали медные трубы, стараясь побыстрее закончить сантехнические работы. Уайт также установил перед входной дверью трехсотфунтового полузащитника [135] латиноамериканца.

Новый швейцар смущенно посмотрел на нас, когда мы шагали через лужайку.

— Привет, — сказал я ему.

Его голова сразу переходила в шею, как абажур на настольной лампе. Невероятно приплюснутые черты лица казались смятыми. Лишь очки и волосы слегка выделялись — огромные, черные и блестящие. Он выглядел как человек, который попытался прослушать лекцию по высшей математике и до сих пор не оправился от тяжкого испытания: брови сошлись вместе, рот слегка приоткрыт.

— БиБи, — сказал он.