15 июля 1943 г. г. Тегеран.

Советское посольство [38] .

Тов. Сталин

Маршальская форма на мне, несмотря на все усилия портных, сидит, как на корове кавалерийское седло. Ужасно неудобный этот стоячий воротник. Или мне это кажется? Привык к полугражданской униформе? Еще и трубку не закуришь, врачи советуют как можно меньше курить. Подхожу к столу и беру из пачки «Герцеговины Флор» папиросу. Пока еще их курить разрешают, а то бы совсем плохо было. Вот и переводчик пришел. Здороваемся, и, пока он раскладывает на столике свои письменные принадлежности, я закуриваю папиросу.

— Отдохнули после дороги, товарищ Бережков? Готовы переводить? Беседа будет очень ответственной.

Отвечает сразу, не задумываясь:

— Готов, товарищ Сталин. За ночь хорошо отдохнул, — значит, считаем, что готов.

Подхожу к столу и объясняю, кто и где будет сидеть. Заодно раскуриваю потухшую папиросу и отхожу от стола. Пока Рузвельта нет, вспоминаю полет от Москвы до Тегерана. Летели «бортом особого назначения» номер один, а фактически — переделанным под пассажирский самолет бомбардировщиком Пе-8. Комфорт на нем относительный, единственное утешение, что салон сделали обогреваемый. Зато сопровождавшие его истребители мне понравились. Новые, Поликарпова и Гудкова, «ястребки» И-185. Красивый самолет всегда хорошо летает. Я не выдержал и во время посадки в Баку с летчиками поговорил. Гвардейцы, певеошники, воевали над Черниговским выступом. Командир — Герой Советского Союза. Вот куда надо Василия отправить, пока совсем не замучил меня просьбами перевести из инспекции на фронт. Точно, и времени пить у него не будет…

Дверь открывается, и слуга-филиппинец вкатывает коляску с сидящим в ней Рузвельтом. Улыбается во все тридцать два, но на подлокотники опирается тяжело. Старается болезни не поддаваться, уважаю. И характер чувствуется, первым здоровается и протягивает руку.

— Хэлло, маршал Сталин. Я, кажется, немного опоздал, прошу прощения.

Перехватил инициативу американец, перехватил. Ничего, отыграемся.

— Нет, вы как раз вовремя. Это я пришел раньше. Долг гостеприимства обязывает, все-таки вы у нас в гостях, можно сказать, на советской территории…

Смеется. Понял, но не придал значения. Отличный мужик. Подружился бы с ним.

— Я протестую. Мы ведь твердо условились встречаться на нейтральной территории. К тому же тут моя резиденция. Это вы мой гость.

— Не будем спорить. Лучше скажите, хорошо ли вы устроились, господин президент? Может, что-то требуется?

— Нет, благодарю, все в порядке. Я чувствую себя как дома.

Это хорошо. По крайней мере, часть задачи решена. Создать впечатление и расположить к нам американского президента — многого стоит. Ко всему прочему Лаврентию намного проще, будем знать позицию одного из важнейших участников переговоров.

— Значит, вам здесь нравится? Это хорошо.

— Очень благодарен вам за предоставленный мне дом.

Отвечает искренне. Похоже, мне удалось наладить с ним взаимоотношения. А это очень важно, по крайней мере до сорок пятого года.

— Ну что вы, господин президент. Это мой долг. Прошу вас поближе к столу, — показываю, слуга устанавливает коляску на указанное место, разворачивает, затягивает тормоз и уходит.

Предлагаю Рузвельту папиросу, но он, поблагодарив, отказывается. Достает портсигар, вставляет сигарету в мундштук, закуривает. Предлагает мне, но я тоже отказываюсь. Курит сигареты, которые в ТО время назвали бы очень крепкими. Какая-то смесь табаков, судя по запаху.

— Привык к своим, — обезоруживающе улыбается и пожимает плечами. — Где же ваша знаменитая трубка, маршал Сталин, которой вы, как говорят, выкуриваете своих врагов?

Улыбаюсь в ответ и, прищурившись, отвечаю с той же долей иронии:

— Я, похоже, почти всех их выкурил. — Смеемся, даже переводчик улыбается. — Но, если говорить серьезно, врачи советуют мне поменьше пользоваться трубкой. Но я ее захватил сюда и, чтобы доставить вам удовольствие, обязательно возьму ее с собой в следующий раз.

— Надо слушаться врачей, — серьезно отвечает Рузвельт, — мне приходиться это делать.

Перехожу на серьезный тон и спрашиваю, что хотел бы обсудить президент сегодня.

— Не думаю, что нам следует сейчас точно очерчивать круг вопросов для обсуждения. Можно просто ограничиться общим обменом мнениями относительно нынешней обстановки и перспектив на будущее. Мне было бы также интересно получить от вас информацию о положении на советско-германском фронте.

— Готов принять ваше предложение, — отвечаю сразу. Затем, чтобы немного собраться с мыслями, перебираю папиросы в коробке, закуриваю. — Если кратко, то в настоящее время мы продолжаем наступление сразу на трех участках фронта. Нашими войсками освобождены крупные города Житомир, Двинск и Херсон. Но немцы не прекращают попыток контрнаступления, подтягивая резервы из Европы.

— Я хотел бы отвлечь с советско-германского фронта тридцать-сорок германских дивизий, — сочувственно замечает Рузвельт. Ты, может, и хотел бы, только вот англичане и кое-кто у тебя в стране — нет, думаю я, улыбаясь собеседнику.

Дальше мы обсудили сложности, встающие перед американцами, перспективы вторжения в Италию. Рузвельт в общих чертах развивал мысль о послевоенном сотрудничестве между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Я его поддержал, заметив, что СССР после войны может стать обширным рынком для промышленности США. Рузвельту эти перспективы понравились, а я печально подумал, что строить воздушные замки легче, чем осуществлять их на практике. Обсудили еще многое, неплохо подготовившись к первому заседанию. Очень хорошо, что мы достигли практически полного единства взглядов по вопросам колоний. Понятно, что планы на дальнейшую судьбу освободившихся стран у нас принципиально различные, но это уже не столь существенно. Жизнь покажет…