Гильзе показалось вдруг, что он слышит чье-то тяжелое дыхание. Будто тень чего-то огромного и страшного накрыла их, приглушив и без того робкий свет, заставив дрогнуть пламя факелов за решеткой, заглянула в саму душу узников — и столь же внезапно исчезла.

— Что это? — сдавленно спросил Гильза.

— Он самый. Запиратор. Это вам не дурень-стражник в коридоре. Это посерьезнее будет! Так что о побеге из этой тюрьмы лучше позабыть — сразу и навсегда. Зато пробраться в соседние камеры можно — при желании и при наличии свободного времени. А свободного времени у меня — хоть отбавляй! Я здесь уже…

Незнакомец закатил глаза, бесшумно шевеля губами.

— Лет триста, — сказал он, наконец. — Кстати, меня зовут Вангарден.

— Гильза… — машинально отозвался курьер.

— Люблю поговорить с соседями. За это время их столько сменилось… Чем еще заняться одинокому узнику? Скажу по опыту: нет ничего лучше хорошей, задушевной беседы. О чем только ни доводилось беседовать с друзьями по несчастью! И знаете, я сделал удивительное открытие: сколько бы ты ни находился в заключении, любимой темой всегда остается одно: твое же собственное заключение! Не правда ли — удивительно? Ведь столько других тем — литература, религия, философия, история, геральдика…

— А сами-то вы за что здесь?

Вдохновенное выражение на лице Вангардена сменилось разочарованием:

— Ну, вот, и вы туда же! Не все ли равно? А вот не знаю, за что я здесь!

— Как это — не знаете?

— А очень просто! Может, раньше и знал — да забыл. Просто не хочу об этом думать. Ведь есть столько других, куда более интересных тем! Хотя… Помнится, когда-то, лет двести назад, я действительно пытался как-то поднять эту тему перед тюремным начальством…

Узник рассмеялся неприятным скрипучим смехом:

— М-да, занятная, помнится, вышла история. Оказалось, что все бумаги по моему делу пропали. То ли сгорели, то ли крысы сожрали. Только никто уже не помнил за что я здесь, и на какой срок осужден. Да и сам я к тому времени успел уже позабыть. Собственно, потому-то я и задался этим вопросом…

Он снова рассмеялся. Гильза не разделил этого веселья: своеобразный юмор ситуации не пришелся ему по душе.

— И что же, вы никогда не думали добиться свободы? Вдруг ваш срок давно уже истек?

— Создатель с вами, молодой человек! — воскликнул Вангарден. — Кто ж меня выпустит, если бумаг нету? Это уже, как говорится, проблема заключенного! А вдруг я — опасный убийца? Или, чего доброго, государственный изменник? Как можно меня на свободу выпускать?

На это Гильза лишь покачал головой. Трудно спорить с существом, просидевшим взаперти добрых три сотни лет.

— К тому же, я давно уж привык здесь, — продолжил узник. — И даже не представляю, как это там — на воле. Здесь никто не мешает предаваться высоким размышлениям — о сущности бытия, о смысле жизни и природе Создателя. Нет, на волю я уже не хочу, даже не уговаривайте!

— Да я, собственно, и не уговариваю, — сказал Гильза. — Нам бы самим отсюда выбраться.

— Даже думать забудьте! — заверил Вангарден. — Если уж вас засунули в эту клетку, то здесь вам и быть, поверьте мне на слово. Кстати, какой приговор вам вынесли?

— Не было никакого приговора…

Вангарден подскочил к Гильзе и, заглядывая в глаза, потряс ему руку. Ладонь узника была холодная и отвратительно-влажная. Гильза машинально обтер руку о свою рваную рубаху.

— Как здорово! — мечтательно произнес Вангарден. — У вас все впереди — и суд, и прения, и торжественное оглашение вердикта… Будет, о чем поговорить, когда вы вернетесь в камеру!

— А если не вернемся?

Вангарден беспокойно поморгал, почесал тощую поясницу. Поинтересовался неуверенно:

— Что же вы такое натворили, что думаете, будто вас казнят?

Гильза обмер:

— Я вовсе не думаю, что нас казнят… За что? Я надеюсь, что разберутся — и отпустят…

Он не усел договорить: камера наполнилась смехом. Похоже, предположение курьера здорово повеселили тюремного старожила.

— Отпустят! Вот уморил! Давно я так не смеялся! — сквозь слезы проговорил Вангарден. — Такого отродясь не было — чтобы Инквизиция схватила кого-то, а потом и отпустила на волю! Может, ты думаешь, они еще и извинятся за беспокойство?

Он снова захихикал.

В камере вдруг стало еще темнее: по ту сторону решетки возникла одутловатая усатая физиономия. От удара тяжелой перчатки грохнула дверь.

— А ну, прекращай веселье! — прорычал стражник. — На виселице похохочете!

Вангарден в испуге отступил в тень. Как только стражник исчез, он тихонько пробормотал:

— Нельзя, чтобы они узнали обо мне. Если мне перекроют дорогу — с кем же я буду общаться?

— Не знаю, — угрюмо сказал Гильза. — Уж точно — не с нами. Я не намерен сюда возвращаться.