– Может! Больной может сдержать стон, если приложит к этому все свои силы. Посмотрите на бабушку! Она же не кричит, не стонет! Даже сейчас, когда ей невыносимо больно… А я… я должна была подавить их в себе.

– Соня, – твердо, даже немного сердито проговорила бабушка. – Андрей Львович еще не закончил, дай ему договорить. Не перебивай его, пожалуйста.

Я замолчала. Спорить с живыми бессмысленно, ничего они пока еще не понимают.

– Как Сысоев вышел на Родомского, сказать не могу, – опять с какой-то откровенной радостью стал рассказывать Андрей, – в этом он почему-то упорно не желает признаваться. Но он знал, что следователь-киллер не оставляет свидетелей, а главным свидетелем считает своего заказчика. Поэтому он придумал такую комбинацию. Разговор по телефону с Родомским велся вашим, Сонечка, голосом. Вернее, голосом, сымитированным под ваш. Вениамин, – Андрей кивнул в сторону своего компьютерного гения, – нам наглядно продемонстрировал, как с помощью голосовой программы при наличии оригинала возможно воспроизвести любой голос, да так, что его даже близкий родственник не отличит от настоящего. Кроме того, Игорь написал от вашего имени письмо Польскому. А вот для того, чтобы не только скопировать, но и освоить ваш почерк, ему пришлось потрудиться. В конце концов он достиг несомненных результатов. Следующая задача была еще сложнее – объяснительная записка вашего отца. Ее необходимо было написать так, как если бы вы подделались под его почерк. То есть подделка подделки. Для убедительности он подбросил в ящик вашего письменного стола нечто вроде прописи, где вы якобы тренировались в начертании букв, осваивая почерк отца. Все эти «улики» обнаружил следователь Родомский. Первая графологическая экспертиза была сделана довольно поверхностно и не выявила всех тонкостей. Сысоеву удалось обмануть экспертизу. Сысоеву удалось обмануть следователя Родомского. Сысоеву, наконец, удалось обмануть даже киллера Родомского.

– Но не удалось обмануть вас? – Я улыбнулась ему, я над ним не смеялась, а действительно восхитилась его профессионализмом, но Андрей отчего-то смутился.

– Да нет, ему и меня удалось обмануть. Сначала вполне удалось. Это потом, сопоставив некоторые несоответствия, я понял… да и то по чистой случайности. В этом деле вообще главную роль сыграл Денис.

Андрей зачем-то взял Дениса за руку и подвел к моей постели, словно хотел его мне представить.

– Он спас вам жизнь и… Он дважды спас вам жизнь.

Я благодарно улыбнулась Денису, хотя никакой благодарности за свое спасение не чувствовала. Да что там, я очень жалела, что осталась жива. Что мне делать дальше, как жить?

– Благодаря Денису мы поняли, какую партию на самом деле ведет Родомский, и смогли его арестовать, взять с поличным, когда он, уже здесь, в больнице, предпринял новую попытку вас убить. Ну а потом… потом я сопоставил факты и несоответствия и вычислил убийцу. Была проведена вторая, тщательная графологическая экспертиза, которая выявила, что письмо Польскому, записка вашего отца и пропись были сделаны Игорем. Я узнал, что примерно за полтора месяца до начала серии этих преступлений у Сысоева был открыт счет в банке, выяснил происхождение денег, проследил, что со счета после каждого убийства снималась определенная сумма. А кроме того, мне удалось (ну тут уже чистое везение и… ладно, это мои дела) «конфисковать» из квартиры, где проживал Сысоев, сим-карту (кстати, зарегистрированную на ваше, Соня, имя), по которой была сделана распечатка звонков за последний месяц. С нее звонили только на один номер – на связной телефон киллера, по которому он получал свои заказы. Этот телефон, разумеется, был зарегистрирован по фальшивому паспорту – на имя некоего несуществующего гражданина Николая Дерли. Все эти улики я передал майору милиции Илье Бородину, и Сысоева задержали по подозрению в убийствах. Игорь во всем признался, ну и… Вот, собственно, все. – Андрей вдруг оборвал свою речь и застенчиво улыбнулся. – Я должен был вам рассказать, вы должны были все это узнать… Соня! – Лицо его помрачнело. – Как вы себя чувствуете, Сонечка?

Я закрыла глаза и повернула голову к стене. Тогда и все остальные отчего-то пришли в волнение, снова столпились у моей постели.

– Сонечка! – звала меня бабушка. – Деточка!

– Соня! – Андрей легонько потряс меня за плечо. – Вам плохо?

– Господи! Что с ней?! – закричал Денис. – Позовите врача! Сонечка, как вы?

Я им ничего не ответила. Я лежала с закрытыми глазами и дожидалась возвращения сна. Я знала, что, если его дождусь, останусь в нем навсегда, мне не нужно будет больше просыпаться.

Год спустя

В моем заснеженном парке сказочно тихо. Так тихо, что я стараюсь бесшумно ступать, осторожно ставить ногу на расчищенную дорожку. Мне не больно, не страшно, я отвыкла жить снами, я научилась гулять с Денисом по дорожкам моего тихого парка. Он меня спас, и спасал, и спасает, я прижимаюсь к его плечу и тихо-тихо, чтобы не разбудить себя, иду по дорожке. Он что-то мне говорит, обнимает меня за плечи, он спаситель, он…

Я не слышу его и не ощущаю тепла его надежной руки. Его плечо, к которому я так потребительски льну, чужое. Его любовь, к которой я прибегаю, лишившись снов, чужая. Он – чужой человек. Но я все равно прижимаюсь и прибегаю. Чужой, нелюбимый…

О чем он мне говорит? Зачем разбивает тишину моего парка? Я не слышу, не понимаю. На чужом языке говорит этот чужой человек.

– Ты не можешь не писать стихов, – с трудом разбираю я его иностранные слова. – Ты не должна их бояться. Ты прошла через такое чистилище, что не могла не получить прощение. Твои стихи больше не причинят никому вреда. Боли больше не будет. И потом, я ведь с тобой.

Он крепко сжимает мою ладонь, так крепко, что я чувствую невыносимую боль. И, не выдержав, резко вырываю руку, и кричу, и убегаю прочь, не разбирая дороги, по глубокому снегу. Я бегу, я кричу, проваливаюсь по колено в сугроб, а боль все не отступает. Боль настигает меня, наваливается, погребает меня под собой…

Человек со светлой улыбкой, мой любимый, родной человек, подает мне руку, помогает подняться. Я пытаюсь ему улыбнуться в ответ, но не могу, мне слишком больно.

– У вас опять развязался шнурок, – говорю я ему, задыхаясь. И, понимая, что сейчас со мной произойдет, поправляюсь: – У тебя опять развязался шнурок. – И, не в силах противиться неизбежному приступу, кричу, выпуская младенца на свет:

И тогда наступает такое счастье, такое давно забытое счастье, что я в эйфории прощаю себя. Повернувшись, я медленно иду назад, к терпеливо ждущему меня Денису. Я улыбаюсь ему. Я ему обязательно прочитаю мое стихотворение. Я даже ему его посвящу. И пусть он никогда не узнает, куда я сейчас убегала, пусть он никогда не догадается, что люблю я другого человека, с просветленной улыбкой и вечно развязанным шнурком, его непосредственного начальника, Андрея Никитина.