Гражина и Прянников еле-еле пробрались через толпу танцующих к так называемой стойке так называемого бара. Она была облеплена потными возбужденными туристами, каждый из которых пытался обратить на себя внимание так называемого бармена, хоть и облаченного в барменскую курточку с золочеными шнурами, но больше похожего на торговца картошкой.

Профессор все-таки как-то исхитрился, пробился, добыл для Гражины мутный так называемый коктейль и блюдце подозрительных конфет.

– Спасибо, профессор. Это замечательно, – сказала Гражина.

– Что? – закричал Прянников. – Простите, уши нетренированные.

– Что вы сказали? – закричала Гражина.

Они стояли, прижатые к стене с весьма претензионной чеканкой на богатырские темы. Прянников был уже потный, растрепанный и растерянный. Он даже был как бы парализован. Ну, казалось бы, плюнь ты на этот «бар» да и уйди, но он топтался перед Гражиной с блюдечком конфет и только злился, злился и чуть ли в панику не впадал.

Вдруг наступила тишина. Оркестр перестал играть.

– Чудесно, – сказала Гражина. – Мы с вами чудесно развлекаемся.

– Я рад, что вам нравится, – пробормотал Прянников. – Вы уж извините, Гражина, я человек замкнутый, бука, никакого опыта ухаживания за девушками, – сказал он. – Однако я пытаюсь за вами ухаживать, богатыри не дадут соврать. Вы видите, я вас привел в бар. Ведь это же всегда так ухаживают – приглашают девушку в бар. Правда? И в Литве тоже, а?

– Уверяю вас, вы ухаживаете по всем правилам, – успокоила его Гражина. – Вы пока не сделали ни одной ошибки.

Между тем в углу по-хозяйски расположилась компания завсегдатаев во главе с Силуэтом, несколько парней и девчонок из окрестных городков и деревень, все декорированные в распространившемся сейчас повсеместно «хипповатом» стиле.

Деньжат у компании, как видно, было маловато, но она уже успела, что называется, «поймать кайф»: все что-то там такое напевали, прихлопывали в такт ладошками, притоптывали каблуками.

Две девицы совались к Силуэту:

– Ах, Викочка, какой ты клёвый, какой ты красивый…

Виктор внимания на них не обращал. Он суженными глазами с неопределенной улыбкой оглядывал зал.

– Вика, ну скажи ты нам, чего ты так загадочно улыбаешься?

– Я на людей смотрю, – просто ответил Силуэт.

– Ну и что?

– А так. Приятно, знаешь ли, чувствовать, что любого можешь вырубить.

Мелкий дружок Силуэта (как раньше говорили, «шестерка») по прозвищу Шумок, вроде бы независимо, а на самом деле подхалимски щелкнул заправилу по куртке.

– Эй, Вика, расскажи нам, как ты стрелял по силуэтам.

В памяти Вики Жарова возникло странное помещение, где когда-то шла соответствующая тренировка. Он с карабином на груди в центре зала. То тут, то там выскакивают черные силуэты «врагов». В разных углах вспыхивают ослепляющие прожектора. На разных частотах воет сирена. Он, Вика, прыгает на месте, стреляет очередями и одиночными выстрелами. Силуэты падают…

– Ну, давай, Силуэт, рассказывай.

– Отстань, Шумок.

– А правда, Вика, любого здесь вырубишь?

– Ага, любого, – любезно на этот вопрос ответил Силуэт. – Кроме вон той девочки, – он показал на Гражину, – которая очень была увлечена беседой с Прянниковым. – Она бы меня самого вырубила.

– Вон той? – сощурился Шумок. – Вон с тем седым фером? Да я этого фера сейчас сам вырублю.

Он встал.

– Сядь на место, – рявкнул Силуэт и добавил мягче: – Кончай, Шумок, не выступай. Это не по-джентльменски.

Капитан Ермаков остановил свой мотоцикл на пригорке над полыхающим огнями течением магистрали Е-7.

Было тихо, только внизу рычали моторы. Ермаков сидел в седле полуобернувшись к Марии, а та устало откинулась в коляске. Оба курили и смотрели на шоссе.

– У кого какой характер, тот так и ездит, – сказал Ермаков. – Вот смотрите – на подъеме «газик-шестьдесят-девятый»… Ведь явно у него движок не тянет, а он не хочет вправо уйти и не дает «Жигулям» проехать. Скверный мужичок, видно, за рулем. Знаете, такие есть, что живут по принципу – если мне плохо, пусть и тебе будет плохо. А вот этого я уважаю – видите, «Маз»-рефрижератор дальнего следования… «Молдплодовощторг», кажется… ага, точно… Обратите внимание, включает товарищ левую мигалку, потому что понимает – сзади обгоняющему грузовику из-за него не видно пересекающую повозку. На всякий случай, конечно, но думает не только о себе, но и о грузовике, и о повозке. Видите! Повозка прошла, и он включает правую мигалку, и сам уходит чуть вправо, пропускает грузовик вперед. О дороге думает человек! – В голосе Ермакова прозвучало столь теплое чувство, что Мария даже удивилась. – Вообще эти шофера дальнего следования, и наши, и из Европы, народ серьезный. Они мне по душе.