— Товарищ Пичугов! Чуете, как пахнет черемухой? — спросил меня телефонист Питерский.

— Черемуха цветет в мае, а сейчас сентябрь, — сказал я, не вникнув в смысл вопроса Питерского, занятый разбором оперативной сводки, полученной из штаба бригады. Питерский, оставив за себя напарника, не говоря больше ни слова, вышел из шалаша, в котором размещался штаб полка, и пошел к тому месту, где недавно разорвался снаряд. Вскоре он вернулся и заявил, что черемухой пахнет от разрыва неприятельского снаряда. Спустя немного его стало тошнить и появилась рвота.

— Нанюхался! — ворчал на него товарищ.

Тут же позвонил комбат Калинин и, ругаясь на чем свет стоит, сообщил, что белые обстреливают отравляющими снарядами и у него в батальоне уже несколько человек отравилось. Вслед за ним о том же сообщил и комбат 2 Косоротов. Противогазов у нас не было совсем, и вероломство белых застигло нас врасплох. Я, откровенно говоря, растерялся и не знал, что делать. Отвести полк? Но куда? В тылу поблизости у нас не было подходящих рубежей. Позвонил Калинину, чтобы посоветоваться с ним.

— Что будем делать? — спросил я.

— Чепуха! — кричит он в ответ. — Мочим портянки, полотенца и носовые платки, у кого есть. Что твои противогазы. Фронтовики научили.

— Черт возьми, как это мне не пришло в голову, — крикнул я, обрадованный. Ведь в начале мировой войны у нас тоже были марлевые повязки, которые заменяли противогазы и защищали нас от некоторых газов. Я сейчас же дал указание сообщить об опыте 1-го батальона всем подразделениям.

Бойцы 1-го Горного полка (слева направо): Чернушкин, Акалов, Бабенко, Богданов

Благодаря догадке старых солдат калининского батальона и своевременно принятым мерам потери от отравляющих веществ были невелики, но все же человек двадцать в разной степени получили отравление.

Спустя некоторое время обстрел прекратился. Белые, видимо, решили, что мы валяемся, как тараканы, вверх ногами. Подождав, когда развеются совсем газы, чтобы не отравляться самим, белые осторожно, без всякого шума пошли на наши позиции, надеясь беспрепятственно перешагнуть через наши «бездыханные трупы».

Мы решили отплатить белым за их вероломство. Наши окопы как вымерли, и противник уже шел без особой предосторожности. «Горцы» с трудом сдерживались, их лихорадило от нетерпения. Все было готово — кольца с гранат сняты, ленты заправлены и патроны досланы, все ждали только сигнала. И когда противник был почти уже у самых окопов, взлетела сигнальная ракета, и тут же полетели десятки гранат на головы самоуверенных беляков, а с обоих флангов и из середины рванул по цепи ливень смертоносного свинца из станковых пулеметов. Цепь белых как-то осела и потом повалилась, словно подкошенная. Часть белых метнулась назад, но из них мало кто ушел. Преследовать было некого. Удар был так внезапен и силен, что от наступающих цепей белых ничего, кроме трупов, почти не осталось.

«Горцы» не только хорошо дрались с противником, но умели и повеселиться на досуге. Почти в каждом подразделении были свои доморощенные шутники, песенники и плясуны.

Артиллерийская батарея особенно отличалась хорошими песенниками. Командир батареи Захар Михайлович, как звали его в полку, сам любил песни и привил к ним любовь своим артиллеристам. Батарейцы знали много песен и исполняли их с большим искусством. Сам Захар пел хорошо, у него был высокий лирический тенор. Когда артиллеристы пели песню про Ермака, Захар звонко и красиво вел свою партию и при словах: «…И беспрерывно гром гремел…» так высоко выводил, что дух захватывало. Батарейцы пели и старые революционные песни: «Вихри враждебные», «Смело, товарищи, в ногу» и другие. Любили и старые солдатские песни: залихватские «Соловей, соловей, пташечка», «То ли дело под шатрами в поле лагерем стоять». Много пели чудесных и задушевных украинских песен. Хором руководил всегда сам Захар Михайлович, и он славился на весь полк. Когда батарейцы пели песни, то многие приходили послушать их.

Захар Михайлович Беспалов отличался не только страстной любовью к пению и хорошим голосом. Это был человек высокой внутренней культуры, хотя окончил всего только сельскую школу; уж в его-то батарее бойцы никогда не употребляли крепких выражений.

Если батарейцы славились хором, то 1-й батальон — гармонистами и плясунами. Командир 1-го батальона Калинин сам играл на гармошке, и были случаи, когда в походе или даже в бою, чтобы подбодрить уставших или приунывших людей, он появлялся с гармошкой и поднимал настроение бойцов.

Когда «горцы» после успешно отраженной газовой атаки готовились перейти в наступление, из бригады поступил приказ: немедленно отходить к Алапаевску, куда в это время из Егоршина уже перебрался штаб нашей бригады.

Положение на участке Сводно-Уральской дивизии, куда входила наша бригада, в конце сентября было тяжелым. Противник, сосредоточив большие силы, напирал с Невьянска на Нижний Тагил, угрожая занять узловую станцию Сан-Донато, что возле Нижнего Тагила, и отрезать 1-ю бригаду в районе Егоршино — Алапаевск.