По цепи хохряковского отряда с быстротой молний разнесся слух о гибели любимого командира. Тело Хохрякова снесли вниз, за полотно железной дороги, где уже начали скапливаться в большом количестве бойцы его отряда.

Несколько человек подняли тело своего командира на руки, другие окружили их плотным кольцом, и вся эта скорбная процессия двинулась к эшелону, который стоял под парами недалеко от станции. По дороге к ней присоединились другие хохряковцы, и, погрузившись в эшелон, отряд уехал в Реж.

Я был удивлен тем, что хохряковский отряд самовольно покинул позиции и не нашлось ни одного командира в отряде, который бы принял команду на себя и удержал бойцов.

Алапаевцы было залегли, но потом, увидев, что хохряковцы бросили свои позиции, опять начали отходить на своем участке. Таким образом, вся левая сторона от железной дороги начала отход. «Горцы», занимавшие позицию справа от железной дороги, не знали о случившемся и продолжали вести бой с наседавшим с фронта противником.

Белые, столкнув алапаевцев, зашли уже далеко, и 4-й роте угрожала опасность быть отрезанной и окруженной. Тогда я послал командиру роты Косоротову распоряжение: загнуть свой фланг и начать постепенный отход в сторону Режа.

В Крутихе после ухода отряда Хохрякова и бегства алапаевцев оставался очень небольшой резерв «горцев», около взвода. Выдвинув его на линию железной дороги, мы попытались помешать противнику обойти нашу 4-ю роту, но сдержать его были не в силах и тоже начали постепенно отходить за Крутиху. К нашему счастью, на путях за Крутихой мы увидели отходящий блиндированный поезд. Я послал бойцов задержать его. На кем оказалась только паровозная прислуга. Подойдя к поезду, я спросил:

— Кто командир поезда?

— Я! — задорно ответил машинист.

— А где команда? — спросил я, видя, что на блиндированных платформах никого нет.

— Разбежалась! — последовал ответ. — Вместе с начальником.

— Ты будешь начальником, подчиняться только мне, — сказал я машинисту.

На поезде оказались два пулемета и трехдюймовая пушка. Пулеметчик среди нас один нашелся, а артиллеристов не оказалось ни одного. Быстро перетащив пулеметы с задней площадки на переднюю, мы начали обстреливать наступающих цепями белых. Противник залег, а потом стал отползать назад. Пулеметных патронов оказалось мало, и я приказал их экономить. На передней платформе стояла пушка. Снарядов около нее было много, но стрелять никто не умел. Общими усилиями мы пытались открыть затвор орудия, но долго не могли этого сделать, пока случайно кто-то не нажал сверху на рукоятку и затвор открылся. Тогда мы решили выстрелить из пушки. Прицелом пользоваться тоже не умели. Решили наводить стволом. Заложили первый снаряд, закрыли затвор, и я приготовился дернуть за веревочку, предварительно сказав ребятам, чтобы они открыли рты. Когда я был еще мальчонком, то слыхал от своего дяди Григория, который служил в артиллерии, что при выстреле надо открыть рот, а то оглохнешь.

Первый выстрел произведен; пушка подпрыгнула на платформу и, откатившись назад, снова стала на свое место. Ребята, опережая один другого, бросились открывать затвор, при этом чуть не учинили драку — каждому хотелось открывать затвор, заряжать и дергать за веревочку. Чтобы избежать неразберихи, я распределил обязанности между ними: кто открывает затвор, кто заряжает и кто производит выстрел, то есть дергает за веревочку. И новоявленные «артиллеристы» открыли такой огонь, что можно было подумать, что это стреляет целая батарея.

Не знаю, что задержало белых — наша ли стрельба из пушки или наступление ночи, но их движение с фронта было приостановлено. Можно было ожидать, что, встретив отпор с фронта, белые начнут обходное движение с флангов, поэтому я выделил нескольких бойцов следить за флангами. Патронов уже осталось мало, поэтому я приказал стрелять только наверняка, подпустив белых поближе.

Сумерки сгущались все больше и больше. Боец, наблюдавший за правым флангом, нервно протер глаза, вглядываясь в темноту, и шепотом сообщил:

— Идут!

— Где? — спросил я.

— Вон справа, из леса, — ответил он и показал рукой на опушку темного леса.

Все устремили свой взор туда, а пулеметчик, резко повернув свой пулемет вправо, стал прицеливаться.

— Без команды не стрелять, — сказал я, стараясь разглядеть темные силуэты, появившиеся на опушке леса.

— Ребята, — удивленно сказал наблюдатель, — их ведет женщина.

— Да это наша четвертая рота, а впереди идет Катя, — закричал Петеня (так звали моего брата) и, соскочив с платформы, устремился навстречу идущим.

— Наши, наши! — закричали наперебой ребята и бросились вслед за ним.

Радость встречи невозможно описать словами. Смех, восклицания, объятия.

— Не будь Кати, мы, дураки, расстреляли бы вас, только по ней и догадались, что это вы, — заявили ребята бойцам 4-й роты.

Расспросам и рассказам не было конца. До самого утра никто не заснул: все переживали события только что прошедшего дня и, перебивая друг друга, рассказывали истории одну невероятнее другой. Мы узнали о том, как 4-я рота оказалась отрезанной, как ей грозило окружение, как она вышла из него, пройдя через зыбкое болото.