Новоявленные «артиллеристы» торопились похвастаться друзьям о своих познаниях в артиллерии и о достижениях в артиллерийской стрельбе. Петеня уверял, что он первый открыл затвор и, если бы не он, пушка бы молчала.

К утру к нам подошел на помощь Калинин со своим 1-м батальоном, и опять начались бесконечные рассказы о пережитом за эти сутки.

На следующий день наш полк сменили «волынцы». Здесь я впервые встретился с Федоровским, командиром Волынского полка. Мне сразу бросилось в глаза его отношение к красноармейцам. Держал он себя с ними просто, по-товарищески, любил пошутить, и они, обращаясь к нему, называли его не по должности, как было принято, а просто по фамилии. Но чувствовалось, что дисциплина в полку крепкая.

После смены нашего полка волынцами мы отправились, не заезжая в Реж, прямо на станцию Егоршино в распоряжение штаба Сводно-Уральской дивизии. Туда прибыли на следующий день к обеду. В Егоршино нас встретил комбриг Сводно-Уральской дивизии Васильев Макар Васильевич. Здесь мы узнали, что наш полк войдет в состав его бригады. До этого я с Васильевым нигде не встречался и не был с ним знаком. Он пришел в Егоршино с частями тюменского направления, где руководил Камышловекой группой, а до этого был председателем Камышловского Совета. Наружность Васильева сильно напоминала сказочного русского богатыря Илью Муромца. Немного выше среднего роста, он был широк в плечах, взгляд его темно-карих добрых глаз выражал одновременно и строгость и теплоту. Говорил не спеша, как бы взвешивая каждое слово. В его лице и манере обращения было много обаяния, которое располагало к нему с первой же встречи, внушало теплое чувство и безграничное доверие.

Комбриг Макар Васильевич Васильев

Когда я зашел в штаб бригады, мне бросилась в глаза одна особенность: все люди в штабе, разговаривая с ним, инстинктивно вставали в положение «смирно», хотя он этого и не требовал.

В Егоршино с помощью Васильева нам удалось получить немного пополнения. В первую очередь укомплектовали 1-ю роту, которая понесла большие потери в Монетной. Командиром этой роты, вместо Филиппова, убитого под Крутихой и с почестями похороненного в Реже, был назначен кто-то из уфалейцев.

В Егоршино к нам прислан был Муравьев Иван Иванович — первый комиссар нашего полка. Ходов назначение комиссара принял как оказанное ему недоверие и отнесся к нему неприязненно, но Муравьев сделал вид, что не замечает этого. Он начал быстро осваиваться, вникать в жизнь полка и вскоре стал в полку своим человеком. В штабе он бывал редко, предпочитая находиться среди людей в ротах.

Здесь же в Егоршине я впервые встретил легендарного командира полка «Красных орлов» Филиппа Акулова [3] , или Филю, как его часто называли. Интересная произошла встреча Акулова с Ходовым, командиром нашего полка. Филя проходил мимо нашего эшелона, и Ходов, желая познакомиться с ним, преградил ему путь; щегольски брякнув шпорами, он взял лихо под козырек и начал перечислять свой длинный «титул». Акулов, сделав испуганный вид, сжался в комок и, хитро прищурив глаза, стал внимательно рассматривать затянутую в ремни и увешанную множеством оружия фигуру Ходова. Потом, подергав его за ремень сабли, как будто вспомнив что-то, произнес скороговоркой:

Командир полка «Красных орлов» Филипп Егорович Акулов

— У меня тесак есть, которым ребята дрова колют. Я пришлю его тебе. — Сказав это, он снова сощурил глаза и, сделав выжидательную позу, посмотрел на Ходова. Тот опешил от неожиданности и не знал, что ему делать, смеяться или сердиться. Кисло улыбнувшись, а затем сделав суровое лицо, Ходов заговорил сердито:

— Во-первых, не «тыкай». Я с тобой на брудершафт не пил…

— Мы неграмотные, — перебил его Акулов. — Рога сшибать белым — это наше дело, а пить на какую-то «будершаву» и прочие манеры, мы этому не учились… — закончил он скороговоркой и, смачно сплюнув, пошел дальше.

Отойдя немного, он оглянулся и озорно крикнул:

— Прислать тесак-то?

Через неделю я вновь встретил Акулова у села Покровского, где он шел в конном строю в атаку со своей конной разведкой. Филипп из худенького, немного сутуловатого, небольшого роста, заурядного на вид человека преобразился в горного орла: глаза его горели как угли, казалось, он сросся со своим конем и составлял с ним одно целое. Он мчался бешеным галопом впереди своих конников, увлекая их за собой.

— За мной, орлы! — кричал он пронзительным голосом. — Сшибем рога белым!

Отступавшие в панике бойцы, увидев мчавшегося на бешеном галопе своего командира, сначала остановились, а потом, увлеченные его безумной храбростью, бросились за ним и начали занимать свои окопы. Положение, минуту назад казавшееся безвыходным, вновь было восстановлено.

Во второй половине августа подступы к узловой станции Егоршино обороняли полки 1-й бригады Сводно-Уральской дивизии: «волынцы» занимали позицию между Режем и Покровским, «Красные орлы» оседлали железную дорогу Богдановичи — Егоршино, Камышловский полк — Тавдинскую ветку, занимая позицию у Ирбитского завода.

Командир Камышловского полка врач Кангелари с тревогой доносил комбригу Васильеву, что тавдинская группа белых, обтекая его левый фланг и делая глубокий обход, заняла деревни Лебедкино, Костромино и Сарафаново. Положение создавалось серьезное: выход мощной тавдинской группы белых в район станции Егоршино угрожал отрезать всю 1-ю бригаду Сводно-Уральской дивизии. На ликвидацию этого обхода был брошен 1-й Горный полк. Комбриг Васильев, отдавая приказание нашему полку, сказал:

— Это вам экзамен. Вы должны в первую очередь занять деревни Сарафаново и Лебедкино. В последней, являющейся узлом проселочных дорог, закрепиться и ждать дальнейших указаний. Желаю вам победы, храбрые «горцы».