Но, кажется, у нее получилось добраться до его настоящего лица. Хотя бы одного из настоящих.

Это одна из самых сложных вещей в работе хорошего фотографа: перебраться через нагромождение придуманных обликов. Почти каждый человек при виде фотокамеры меняет выражение. Заставляет себя улыбнуться, или наоборот – поспешно стирает улыбку с губ. Как можно, что вы! Он же серьезный человек!

Однажды Свете довелось снимать известную актрису, навсегда застрявшую в амплуа инженю. Актрисе было сорок лет, она перенесла три замужества и четыре пластических операции. (Операции, конечно, оказали значительно большее влияние на ее жизнь). Но перед Светой она улыбалась, как девочка, строила глазки и порхала по студии в солнечных лучах. Серебристое платье, розовые туфельки – воздушная, беззаботная стрекоза, не забивающая свою прелестную головку лишними мыслями.

Света попыталась спросить стрекозу о чем-то серьезном. Та жеманничала, хихикала, пожимала плечиками – и снова срывалась и порхала. Ей нужно было движение, воздух, полет! Что ж, Света снимала ее в движении: вечную девочку, юное создание с кукольным личиком.

В перерыве стрекоза вышла на лестничную площадку. Ее долго не было, и Света забеспокоилась. Выглянула за дверь, и там увидела актрису.

Она сидела на корточках, привалившись спиной к стене, и курила. У нее был безумно усталый взгляд. Как будто песня уже давно пропета, и поникли цветы, и ветер воет глухо и безнадежно. Вот-вот повалит снег, а рядом никого нет. Даже муравья.

Вся кукольность с ее личика слезла, как обгоревшая кожа. Открылось сильное, жесткое, волевое лицо. Измученное вечной молодостью и бесконечными одинаковыми ролями.

Но она была бойцовая стрекоза, а не нытик. Такие танцуют, стиснув зубы, и улыбаются, пока не сведет челюсти.

В руках у Светы была камера. Сделать снимок – проще простого.

Но Света не смогла. Это было бы то же самое, что снимать голого человека.

Она откашлялась, а когда актриса подняла на нее глаза, тихо спросила:

– Можно?

И приподняла фотоаппарат.

Губы женщины раздвинулись в горькой улыбке. Кажется, она хотела отказать. Но почему-то, взглянув на Свету внимательнее, произнесла:

– А, плевать. Хочешь – снимай.

И курила, курила одну сигарету за другой все время, пока Света фотографировала ее в клубах дыма. В нежном серебристом платье на грязной, заплеванной лестнице, рядом с консервной банкой, полной окурков. Под узким прямоугольником пыльного окна, через которое тускло просвечивало небо.

Эта фотосессия попала на обложку журнала «Камелот» и получила первое место на конкурсе, который журнал проводил вот уже десять лет. Света хранила награду – хрустальную призму – на самом видном месте: на застекленной полке книжного шкафа.

Виктор Стрельников громко спросил:

– Так, где Генри?

– Уже несут, Вить, – ответил бородатый помощник.

Знакомые Свете двое рабочих вытащили из-за кулис кровать, а минуту спустя – манекен. Он был в тех же полосатых гольфах и сером свитере, а на шее болтался нелепый шарф.

При виде Генри Света слегка побледнела. Она обернулась и увидела, что Дрозд даже привстал, разглядывая его.

– Нож не забудьте, – распорядился помощник. – А то будет у нас живой покойник.

– Ничего, он уже убитый пришел, – хохотнул один из рабочих, укладывая манекен на кровать.

Да, все было так же, как в тот злосчастный день в квартире Стрельниковой. И ноги, торчащие из штанин, и ручка ножа, обмотанная синей изолентой.

Надо было сфотографировать «труп», но у Светы не хватило мужества. Было что-то ужасное в этой огромной кукле с плоским улыбающимся лицом. Вспомнив слова Стрельниковой, Света присмотрелась к рукам. Да, руки действительно выполнены великолепно. Тело лежало в такой естественной, непринужденной позе, что, казалось, Генри прилег на секундочку и вот-вот встанет.

Света очень явственно представила, как это случится. Режиссер скомандует начало репетиции. Манекен сядет, своими живыми руками снимет с лица силиконовую маску и пойдет.

Прямо на Свету.

С ножом в спине.

От увиденной картины ее мороз продрал по коже. Света попятилась назад и чуть не заорала, наткнувшись на Леру Белую.

Девушка удивленно поглядела на нее.

– Света, все в порядке?

– Д-да, – подтвердила Света. – В п-порядке.

«Только нервы ни к черту. А воображение работает так, что лучше бы оно сидело молча».

В памяти всплыла школьная учительница, записавшая в Светин дневник: «Уважаемые родители! Сознание вашей дочери балансирует между богатой фантазией и болезненной впечатлительностью. Обратите на это внимание и примите меры!»

На сцену вышла Стрельникова в длинном и узком зеленом платье по моде начала двадцатого века. Лоб перехвачен узкой черной лентой, на запястье позвякивают браслеты.

– Начинаю привыкать к этой тряпке, – сказала она брату. – Но лучше было бы то, желтое.

– В желтом ты терялась. Где Серафимович?