— Он что теперь — полицай? — округлил глаза Михась и не стал садиться на мотоцикл.

— Угу, — кивнул Василий Егорович. — У него старший брат даже какой-то начальник в полиции. И вот достали себе эту машину, только поломанную. Обещал за починку заплатить мукой. Вчера принес соли.

— Сволочи, — покосился на мотоцикл Михась. — Если б не было у нас полицаев и разных предателей, мы бы» немцев легко расколошматили. Это все так считают... Микола, ах сволочь! Был верзила такой. Все драться ко мне лез. Встретил бы я его сейчас...

— Вот эти возьми, — показал Феликсу Василий Егорович на большие кузнечные клещи. — Донесешь?

— Донесу, — мотнул птичьей головкой Феликс. И перекинул тяжелые клещи через плечо, одним концом засунув за пояс.

— А ты, Миша, бери разводные ключи, этот молоток, зубило. И пошли. Мешок свой можешь здесь оставить. Ничего с ним не случится.

Сам Василий Егорович вынес из мастерской небольшую саперную лопатку и низенькую, на крошечных колесиках тележку. Покатил ее за собой.

Они вышли во двор и направились через огород по изрытому кочковатому картофельному полю в сторону реки. Длинные плети ботвы, уже неделю назад выдернутые из земли, цеплялись за ноги.

У оврага Василий Егорович остановился:

— Помнишь, Миша, как мы с тобой тут трактор вытаскивали? Так ты тогда и не признался, кто тебе озоровать помогал.

— Что уж теперь вспоминать, — смутился Михась. Но воспоминание это, как теплым ветром, приятно опахнуло его. И тотчас же угасло.

По тропинке, давно протоптанной множеством ног, они гуськом прошли по краю оврага и свернули в густой бурьян.

— Здесь вот у нас лежат главные поросята.

Василий Егорович разгреб сухие стебли колючего репейника, и Михась увидел огромную, действительно похожую на свинью бомбу.

Феликс толкнул ее ногой, но она ничуть не стронулась с места.

— Сотка, — определил Михась. — Как же она сюда попала?

— Она не сюда попала, — ухмыльнулся Феликс. — Она вон где была, протянул руку в ту сторону, где все еще свежо зеленела болотная трава. Это уже мы ее сюда перетащили — батя, Ева и я...

— Безобразие. Называетесь партизаны, — сурово взглянул на Михася Василий Егорович. — Вы же информацию должны давать войскам, где что по эту сторону находится. Этого немецкого склада уже, наверно, месяца три здесь нет. А наши недавно бомбили, намеревались, видимо, попасть в склад; Десять вон каких бомб сбросили. Напрасно. И четыре не взорвались. Мягкий грунт, болото. Мы их еле оттуда вынули...

Михась удивился. И не тому, что наши самолеты отбомбились не там, где следовало, а бесстрашию людей, извлекавших бомбы из болота.

— Как же вы это сумели?

— Вот так и сумели, — засмеялся Василий Егорович. И опять закашлялся.

Он кашлял долго, согнувшись, отплевываясь. Переводил дыхание и снова кашлял, будто у него все рвалось внутри.

А Феликс, должно быть привыкший к затяжному кашлю отца, подробно рассказывал Михасю, как они сперва вот на этой тележке привезли сюда лебедку, установили ее на твердый грунт, потом протянули к болоту длинный трос, как отец вошел в резиновых сапогах в болото, осмотрел первую бомбу, обвязал, укрепил на досках ролик и велел крутить ему, Феликсу, и невестке Еве.

— Наша Ева, она как конь, — сказал Феликс. — Ты ее видел?

— Нет, — помотал давно не стриженной головой Михась. — Но бомба же могла взорваться. Как вы не побоялись?

Василий Егорович откашлялся, вытер губы и печально улыбнулся:

— Как, спрашиваешь, не побоялись? А как вот один наш знакомый хлопец не побоялся гранату немцам в столовую кинуть, в окно?

— Ну это другое дело, — сконфузился Михась. — А бомбу вот такую вытаскивать из болота — это же черт-те что. И вы их, значит, три штуки вытащили?

— Четыре, — ухмыльнулся Феликс. — Вон она, в лопухах, — четвертая. Ева одна ее вытащила. Ох, она здоровая! К ней полицай тут приставал. Хотел ее пощупать. Как она ему вдруг залепит по морде. Она их презирает. Говорит, даже немцы много лучше полицаев. Ей немцы нравятся...

— Довольно болтать! — прикрикнул отец.

— А что за полицай? — спросил Михась. — Откуда?

— Да это опять же Шкулевич Микола, — сказал Василий Егорович. — Он все время к нам ходит. И в полиции служит и боится. Говорит мне: «Я все-таки ваш ученик. Если все переменится, если красные обратно придут, вы меня не продавайте. Я ведь никому не рассказывал, что вы были партийный. И брат мой о вас очень хорошего мнения». А Ева правда ему дала по морде. И он не обиделся. Все изобразил как шутку...

— Хороший, значит, сволочь, — заключил Михась. — Ну ладно, я его как-нибудь встречу...

Василий Егорович, наклонившись, внимательно осматривал первую бомбу, что-то прикидывал в уме.

А Михась и Феликс подошли к той, четвертой, лежавшей в лопухах, которую вытащила Ева.

— Здорово, — сказал Михась. — Неужели она одна вытащила?

— Одна, — подтвердил Феликс. И ухмыльнулся: — Это она боится бати. Все время теперь хочет ему угодить. Сама взяла и вытащила бомбу. Ее никто не просил. Хотела, чтобы батя был доволен. Она его сильно боится. Он ей один раз сказал: «Убью, если узнаю. Собственными, — сказал, — руками задушу...»