Пш-ш… Трава мигом загорается, коробится, застигнутые врасплох грызуны хотят повернуть обратно, но это невозможно. Ближайшие к нам отшатываются назад и попадают в огонь, который не видят из-за жгучих лучей полуденного солнца. Их серые шкурки горят, наполняя воздух мерзким запахом.

Но этой передышки явно недостаточно.

Виски выгорает, и огонь начинает гаснуть, заваливаемый трупами сгоревших крыс.

— Назад, джентльмены! Ко мне! — снова несется громкий призыв Френсиса.

Полагаясь на его опыт, быстро отходим к повозкам — нашему последнему укрытию.

Пока разбрызганное виски довершает свое дело, открываем два небольших бочонка в кожаных чехлах. Каждый из поселенцев засыпает в свою каскетку две или три горстки отличного английского пороха и, повторяя маневр канадца, разбрасывает с опасностью для жизни взрывную смесь в нескольких шагах от себя, туда, где еще тлеет огонь. К счастью, операцию удается провести за несколько секунд.

— Пусть сопутствует удача! — провозглашает Сириль.

Все сбиваются в кучу, ожидая, когда вспыхнет огонь. Порох, попавший в разные места различными порциями, загорается от одной искры, но не одновременно. Взрывы происходят то тут, то там, огонь бежит маленькими ручейками, соединяя загоревшиеся места и охватывая все большую площадь. Горит земля, повсюду поднимаются белые облачка, и наши враги, растерянные, сбитые с толку, не знают, куда податься… Усатое войско растерянно копошится и, поняв наконец, что через огненный барьер не пройти, сворачивает влево от нас.

Мы спасены и на этот раз.

Крысиное нашествие на лагерь прекращается. Некоторые искалеченные твари выползают из тлеющей травы и пытаются догнать остальных, но собаки, разъяренные полученными ранами, загрызают жалкий арьергард [116] .

Теперь можем рассмотреть этих пакостных животных, чуть не съевших нас. Австралийские крысы по размерам примерно такие же, как и в захолустьях Парижа, но в остальном разительно отличаются от своих собратьев. Усищи у них как у старого служаки. Передвигаясь на задних лапах, они носят детенышей в сумках на животе и напоминают кенгуру как по манере бегать, так и по строению.

Но новая забота отвлекает нас от научных наблюдений, какими бы интересными они ни были.

Слова, произнесенные Сирилем, возвращают к действительности:

— Лошади! Где теперь их искать?

Сириль прав. Если паника, охватившая животных, не улеглась, они могут убежать далеко. Необходимо как можно скорее найти и привести назад беглецов. Шесть человек остаются охранять повозки, остальные расходятся группами по трое в разных направлениях.

Вдруг доносится радостное ржание, и мы видим менее чем в двухстах метрах вышедшего на полянку превосходного мустанга [117] майора. Благородное животное, привыкшее к людям, как собака, медленно приближается к лагерю. Оно вытягивает свою красивую голову, делает несколько шагов вперед, топчется на месте, отступает, ходит вокруг людей, не желая, однако, быть пойманным. Но нельзя терять время. Коня надо изловить возможно быстрее, и тогда станет легче заманивать остальных.

— Месье, — говорит Том, направляясь к повозкам, — моя будет ловить.

— Давай, — отвечает хозяин, — только поторапливайся.

— Моя хочет взять что-то в повозке.

Пошарив в продуктах, старик через минуту возвращается и затем идет к лошади, которая сразу замирает. Том, облаченный в свою неизменную красную рубаху, медленно движется навстречу, вытянув вперед руку. На черной ладони лежит что-то белое. Конь, узнав старого товарища, тянет к нему умную морду и, в свою очередь, не спеша приближается шаг за шагом. Потом слегка приоткрывает пасть, берет то, что лежит на ладони, и начинает похрустывать.

Не говоря ни слова, Том вновь достает что-то белое, ломает его на две части, съедает половину, дает вторую мустангу, а затем, пятясь, повторяет маневр. Так, шаг за шагом, кусочек за кусочком, человек и лошадь уже почти возле нас. Слышно, как Том приговаривает:

— Это вам, это Тому, это для вас, красивый конь, это для тебя, добрый Том…

Секрет знахаря прост. Он любит сахар, и чистокровка — не меньше. Каждое утро, чистя лошадь, Том делится с ней любимым лакомством, которое припрятывал весьма ловко. Теперь он ласкает и даже обнимает скакуна, а тот благосклонно позволяет оседлать себя и взнуздать.

Сириль, которому лавры канадца не дают покоя, просит разрешения отправиться на поиски лошадей.

— Ну что ж, отправляйтесь, — разрешает майор, — желаю успеха.

Мой названый брат вешает через плечо охотничий рожок, треплет шею лошади, свистом сзывает собак, и через мгновение уже сидит как влитой в седле, галопом устремляясь в лес. Вскоре из глубины чащи звучат настойчивые призывы рожка. Доносится возбужденный лай собак.

Однако пока не ясен план Сириля.

Охотник делает большой круг, центром которого является наш лагерь. Вдруг справа раздается несколько выстрелов, а затем — тишина. Нас охватывает беспокойство: неужели поселенцы вступили в схватку с аборигенами?