1. Обидно ль нам, когда иностранцы ругают нашу многострадальную родину? Или нам уже все равно?

2. Знаем ли мы писателя Александра Кабакова? Знаем ли мы, зачем или хотя бы почему живет он в Павловской Слободе?

3. Трудно ли нам с первого взгляда определить, кто есть кто в современном социуме? Связано ли это с одеждой определяемого? Если нет, то с чем связано? Где автор позаимствовал фразу «Пятак упал, звеня и подпрыгивая»?

4. Что еще могли бы продавать в электричках бродячие торговцы для нашей утехи?

5. Почему все же многие постсоветские люди столь грубы, так отстраняются друг от друга? Вежливей ли были советские люди? Когда нравы были мягче — при социализме или наоборот? Что такое толерантность? Привьется ль она когда-либо в России?

— В связи с процитированными стихами Пастернака вспомнились другие стихи другого поэта, Олега Чухонцева:

— Конечно, обидно. Особенно когда Россию ругают за глаза, не вдаваясь глубоко в проблемы многострадальной нашей родины. Хотя нам вообще-то, если честно, тоже начхать на их проблемы. Запад и Восток — два сапога пара.

— И вовсе не обидно, когда Россию ругают по делу. Наоборот, хочется крикнуть: «Нового какого-нибудь де Кюстина — давай-давай!»

— Думаю, грубость нравов идет от бедности и неустроенности быта. Грубость же в сфере обслуживания происходит от отсутствия конкуренции. Продавщица не боится потерять работу и знает, что всегда сможет устроиться на те же деньги.

— Народы постепенно развивают классовое чутье. Одежды, обуви, макияжа, запаха и пары реплик достаточно для идентификации личности.

— Понятие «дресс-код», как ни странно, привилось, слава богу, в основном у чиновников и других взаимозависимых людей.

— Про пятак я запомнил с детства, из учебника правописания. Недавно узнал, что писатель Д.И.Григорович, рассказывая о своих литературных начинаниях, вспоминает, что его очерк «Петербургские шарманщики» заслужил одобрение Ф.М.Достоевского, но одно место в главе «Публика шарманщика» последнему не понравилось. «У меня, — пишет Григорович, — было написано так: когда шарманка перестает играть, чиновник из окна бросает пятак, который падает к ногам шарманщика. „Не то, не то, — раздраженно заговорил вдруг Достоевский, — совсем не то! У тебя выходит слишком сухо: пятак упал к ногам… Надо было сказать: пятак упал на мостовую, звеня и подпрыгивая…“»

— Конечно же, от бедности. Как и грязь (в том числе и телесная). В стране, где люди в лучшем случае ходили раз в неделю в баню по причине отсутствия ванн и душей, а в остальные дни умывались холодной водой под краном коммуналки на тысячу хозяев или под сосковым рукомойником, в этой стране от советских людей вечно пованивало, не взирая на их духовность.

— Запад тем и хорош, что там всё по сословиям со Средневековья. Только у нас представитель среднего класса может носить рубашку за 500 у. е. (копил два месяца). Император Павел правильно регламентировал одежду. От нее весь беспорядок: человек, купивший часы за четыре зарплаты, оставляет мусор на лестничной клетке.

— О, молодость, молодость! Так и хочется кому-нибудь заехать в рыло!

— Александр Кабаков — это и «Беглец», и «Невозвращенец», и дивные «Московские сказки», и еще много чего, включая авантюрное сочинение про старого еврея Кристоповича, который за свою многострадальную жизнь раз шесть боролся с гэбухой и всегда ее побеждал.

— Надо бы в стиле неореализма: еврей боролся с КГБ, после чего получил орден, британское гражданство для дочки и командировку в США. Фамилию можно — Чепмен.

— Мысль креативная, не депрессивная.

— Ладно, Кишинев, Москва. Мы же — советские. А вот Париж! Купил новые ботинки и тут же наступил в собачье дерьмо. Скоро их всех завоюют мусульмане.

— А страшного вообще ничего нет, особенно для православного. Ну помрешь, ну завоюют Париж мусульмане, как Константинополь. Что ж мне тогда, обоср… и не жить, как, бывало, говаривали в моей юности алданские бичи.

— Бродячие торговцы могли бы продавать в электричках еще средства контрацепции, они их еще не продают. А всё остальное продают.

— А кому эти средства контрацепции нужны, кроме молодежи, процент которой в пригородных поездах не столь уж значителен. Они предпочитают ездить в «маршрутках».

— Красноярск я люблю. Я там родился и жил до семнадцати лет. Там на старом кладбище похоронены мои родители.

— Мои знакомые иностранцы тоже страдают от моих замечаний об их отчизне.

— А вы зачем ругаете ИХ отчизну? У вас что, своей нету, как у какого-нибудь безродного космополита?

— Советские люди были не вежливей. Такие же хамы, как теперь, только хуже. Но моложе.