— Прости меня, Господи, но воздалось тов. Бела Куну за Крым и убиенных предательски мальчишек-офицеров. И другим интернационалистам, а также старой гвардии. Бог не фраер. Не злорадствую, а констатирую. Ибо наши коммуняки такие же мерзавцы, достаточно вспомнить 1956 и 1968 годы. Да и все остальные.

— Насчет автономии добра и зла согласиться не могу. Просто по определению это диалектические противоположности, как «правда (истина) — ложь», «горячее — холодное», «белое — черное». И даже когда пишут чернуху, где все злые, читая, невольно ловишь себя на мысли, что этот вроде бы подобрее, посимпатичней. Иначе конфликта нет и вещь распадается.

— Русский мат, записанный латиницей, это великолепно, это звучит гордо.

— Добро и зло сосуществуют, диалектически разнясь, но тем не менее автономно. Конфликт лишь при пересечении границ.

— НЕ ПОНИМАЮ. Один и тот же поступок в разных ситуациях — или рассмотренный под разным углом зрения — может оказаться как добрым, так и злым. Где же тут границы?

— А нет тут границ. Или, точнее, субъективны эти границы.

— Выкрики и другие словесные излияния в очередях за водкой — это, пожалуй, одна из самых примечательных черт совдеповского быта. Люди в этих очередях, если не было опасности, что водка кончается, чувствовали себя свободно и раскованно — делились самым сокровенным и не боялись говорить, что думают. В очереди за водкой во время антиалкогольной кампании, когда продавщица крикнула, что осталось только два ящика, стоявший позади меня работяга с ненавистью выдохнул про Горбачева: МИШКА МЕЧЕНЫЙ!

— Брежнева называли ЛЁКА, ЛЕНТЯЙ, БРОВЕНОСЕЦ. Интересно, что у нынешних вождей — Медведева да Путина — нет устойчивых кличек. А очередь действительно была островом свободы, хотя и оттуда забирали за болтовню. Как ФЕДОРА КУЗЬКИНА за слово «ПОТРЁПСОЮЗ» вместо советского ПОТРЕБСОЮЗ.

— В Театре на Таганке Федора Кузькина играл Золотухин. В первой же мизансцене Золотухин, одетый в солдатские галифе, закидывает через голову шарф и обматывает его вокруг шеи элегантным жестом представителя богемы. Сразу же стало скучно смотреть, хотя постановка была неплохая…

— В конце восьмидесятых слово «Горбачев» расшифровывалось как: «Граждане, Обождите Радоваться. Брежнева, Андропова, Черненко Еще Вспомните».

— Водку «коленвал» по 3-06 народ расшифровывал следующим образом: «Водка Очень Дорогая. Косыгин Алексей».

— Смешно, что расшифровка слова «водка» начинается со слова «водка» же.

— В магазине «Вина» (Одесса) стоявший передо мной мужик высыпал перед продавщицей мелочь и попросил бутылку «сучка». Продавщица быстро пересчитала мелочь, уперла руки в боки и громко завопила: «Нет, держите меня втроем! За эти жидкие медяшки он требует серьезную жидкость!»

— «Вигоневый шарф» — писательский изыск. Тогда народу было не до материала — говорили просто «шарф», «пиджак», «ботинки».

— Про женские теплые трусы говорили «вигоневые», помню. Вигоневые трусы с начесом.

— Большевикам льстило, что даже в таком знаменитом буржуазном вертепе, как Париж, у них когда-то были единомышленники. Не все герои Парижской коммуны померли к семнадцатому году. Парижские коммунары жили в СССР еще в годы Великой Отечественной, писали заявления в поддержку Красной армии и воспоминания. Адриен Лежен, один из ветеранов ПК, был похоронен в центре Новосибирска, и лишь в конце ХХ века французы забрали его прах и перезахоронили у себя.

— Англия — страна, где гений места приманивает пришельцев с неизвестными целями. Так, в одном квартале Лондона Севен-Дайалс в разное время размещалась типография «Искры», проживал Маркс с женой и горничной, венгры какие-то ошивались, Огарев на улице упал. Тот же квартал описан у Диккенса в «Холодном доме» как жуткие трущобы — на эту жуть, я думаю, большевиков и тянуло — туда, где выпукляются язвы капитализма.

— Что значит «венгры какие-то»? Кто именно?

— «Какие-то» — это товарищ Лайош Кошут, родившийся в городе Шаторальяуйхей.

— «БЫЛОЕ И ДУМЫ». Еще в России Герцен и его развеселые друзья, пьянствуя всю ночь, под утро вылакали спирт из спиртовки, на которой молодая жена Герцена Наташа поутру готовила себе кофий. Наташа ужасалась (может, потому потом и наставила супругу рога), а Герцен со товарищи — хоть бы хны.

— Встреча с Кошутом перевернула всего Герцена. Он зашился и до конца дней своих, дожидаясь революции в России, пил только содовую.

— А я, кстати, и Кошута, и Герцена уважаю. Веселые, достойные были господа. Хотели счастья своему народу, да как его добыть-то? Кто бы знал!

— Все бунтовщики всегда оседали в Лондоне.

— Оседать-то оседали, но англичанам не вредили, вели себя смирно, исподтишка делая гадости родине…

— А им за это суровая родина — чаю с полонием!

— Хорошая была компания у Герцена с Огаревым. Один Некрасов чего стоит, определенный Маяковским как умелец карточной игры. Вот они, допустим, провожают на запад Белинского. И напиваются, естественно, пьяные. Бедный Белинский, сидя на земле (пикник), пытается обратиться к ним с серьезным прощальным словом, а они начинают прыгать через него, как девки через костер на Ивана Купала. ЗЛО свивает свое змеиное гнездо в сердцах самых лучших людей России. Что ж тогда удивляться, когда вслед за этим наступает революция и Гражданская война?