Но в назначенный день Питер Кинг заявил, что вынужден перенести свой визит на следующую неделю.

Однако и на следующей неделе он отменил свой визит, перенеся его на более позднее время.

Потом он еще два раза переносил визит.

После публикации петиции прошел месяц. Скандал разгорелся, но порядки во Флит не изменились. Не получая никаких указаний от Хаггинсов, главный стражник, Томас Гиббон, проводил прежнюю политику, словно ничего не произошло.

Шеннон не могла больше ходить в «Красный мундир» Гудричей — Гиббон боялся, что толпа выступит в ее поддержку.

Узники, подписавшие петицию, уже начали терять надежду, когда Шеннон Глэсби вызвали в суд, чтобы она могла рассказать сэру Питеру Кинги о судьбах осужденных за долги.

Тайную вдохновительницу протеста признал самый высокопоставленный магистрат суда общих тяжб!

Филипп гордился тем, что его мать превратилась в героиню, защищавшую общее дело.

Встреча в суде была назначена на четырнадцатое октября 1723 года.

Кен и Марсия Гудричи, следившие за подвигами своей протеже благодаря публикациям в газетах и слухам, ходившим по городу, прислали во Флит платье, красивое, но строгое: «Гебе нечего надеть, бедная кошечка. Я и Марсия сшили для тебя это платье. Принарядись. На сэра Кинга надо произвести как можно более благоприятное впечатление».

Великий день настал. Томас Гиббон в сопровождении двух часовых пришел на рассвете в Господский дом за Шеннон и отвел ее в здание суда. Шеннон всю ночь думала над своей речью. Сотни раз она повторяла фразы, которые, как полагала Шеннон, могли стать ответом на любую критику петиции.

Когда они добрались до большой площади, Шеннон удивилась, увидев, что на ней толпится множество людей во фраках.

— Надо полагать, утром было судебное заседание, — сказал Гиббон.

В здании суда ее усадили на скамью, стоявшую в просторном вестибюле. Перед ней сновали люди в париках. Они смотрели на нее, порой указывали пальцем в ее сторону более или менее презрительно: значит, вот эта баба и спровоцировала такой скандал? Некоторые считали ее довольно красивой, другие же называли замарашкой.

Шеннон не обращала внимания на их замечания. Она жалела, что принарядилась, надев бледно-голубое платье, присланное Гудричами. Было бы лучше, если бы она пришла в суд в одежде, которую носила во Флит. Тогда судьям стала бы более понятной правда о жизни заключенных должников.

Привратники широко распахивали двери перед каждым, кто входил в зал. Шеннон видела, как зал постепенно заполнялся. Она уже целый час ждала, когда ее вызовут, а опоздавшие все шли и шли. Когда двери открылись перед юристом, парик которого едва держался на голове, Шеннон изумилась, увидев в зале Августуса Муира.

Окаменев, она смертельно побледнела.

Муир разговаривал с магистратами.

Обеими руками Шеннон схватилась за скамью, чтобы не упасть. К ней подошел один из привратников:

— Мадемуазель, вам плохо?

Он принес ей стакан воды.

— Мой отец провел во Флит целый год, — шепнул он. — То, что вы делаете, мадемуазель, достойно похвалы. Держитесь.

Шеннон улыбнулась ему и машинально поднесла стакан ко рту.

— Правда, ты и впрямь испугалась! — сказал Гиббон.

— Там находится Августус Муир.

— Разумеется, — ответил Гиббон. — Он сюринтендант тюрем. Но не беспокойся, ты слишком мелкая рыбешка для него. Он тебя не съест!

— Он уже меня съел, — прошептала Шеннон.

— Что ты сказала?

— Ничего.

Во Флит никто, даже такие близкие друзья Шеннон, как Эдит Стэндиш, не знали о ее отношениях с великим торговцем.

Минут через двадцать к Шеннон подошел привратник:

— Ваша очередь.

Он помог ей встать. Шеннон направилась было в сторону зала суда, но привратнику было велено открыть боковую дверь.

Шеннон оказалась в просторном зале, обшитом деревянными панелями. В центре стоял стол из красного дерева, окруженный примерно шестьюдесятью креслами с красной обивкой.

Высокие окна выходили на улицу и площадь.

В зале никого не было, за исключением одного человека.

Привратник вышел. Закрывая дверь, он храбро напевал песню «Отважная леди из Флит».

Метрах в двадцати Шеннон увидела силуэт полного человека, стоявшего неподвижно. Его руки были засунуты за фалды фрака. Человек смотрел в окно.

— Шеннон, подойдите ближе.

Этот голос был голосом из преисподней. Вот уже девять лет, как она не слышала его.

Стоявший у окна Августус Муир по-прежнему словно не замечал ее. Его лицо заплыло жиром, волосы стали совсем белыми. В свои шестьдесят три года он выглядел дряхлым стариком.

Когда Шеннон подошла, он повернул голову. Муир увидел, что она похудела, подурнела. Правда, черты ее еще не утратили изящества, но эта измученная женщина ничем не напоминала ту красавицу из Драйбурга.