Шрифт:
Бэтман снял с себя оружие.
— Значит, то, что рассказывают в Нью-Йорке, правда, — сказала Салли. — Ты стал бандитом с большой дороги.
— Это комплимент? — спросил он, улыбаясь. — Но я заслуживаю лучшего. Я преследую английских захватчиков, чтобы помочь ирландским католикам. На добытые средства мы зафрахтовываем корабли, чтобы отправлять наших единоверцев в Америку, или оплачиваем разрешение на проезд в установленном капитанами размере, иначе ирландцы, являвшиеся здесь не кем иным, как рабами англичан и шотландцев, стали бы в Америке «вынужденными слугами». Лучшим из них мы даем деньги, чтобы они смогли купить себе участок земли.
— Все в Нью-Йорке знают об этом, — сказала Салли. — Меньше чем за год в колонию приехало почти шестьдесят освобожденных ирландцев! С их уст не сходит твое имя.
— Мы отправили более трехсот наших соотечественников в район, расположенный между Нью-Йорком, Бостоном и Филадельфией! И я не собираюсь на этом останавливаться.
— А ты? — забеспокоилась Салли. — Когда ты вернешься? Разве ты не обещал, что будешь жить в Нью-Йорке?
Бэтман погладил Салли по волосам.
— И я сдержу свое обещание. Это лишь вопрос времени.
Салли рассказала ему о последних новостях Нью-Йорка. Большинство пиратов были выдворены с острова Манхеттен, появились новые кварталы, семьи Ливингстонов и Деланси продолжают усиливать свое влияние и борются за богатства провинции.
— Роберт Ливингстон по-прежнему старается загладить свою вину в смерти твоего отца, — сказала Салли.
— Он приказал поджечь наши склады!
— Утопить Гарри велел только Деланси. Ливингстон утверждает, что никогда не хотел того, что произошло.
— Пусть убирается к черту!
Салли превратилась в чудесную молодую женщину. Светлая кожа и золотистые волосы выдавали ее ирландское происхождение. В Нью-Йорке за ней ухаживали многие молодые люди, но она отвергала все предложения, в том числе и те, которые одобрял ее отец. Она работала в его лавке, но главным образом занималась делами приюта для детей проституток колонии, основанного отцом Чарльза.
Чарльз спросил, как Салли удалось убедить родителей отпустить ее в Ирландию.
Олби Гейдж всегда любил Чарльза, но сейчас, несмотря на его письменные просьбы, твердо стоял на своем — отказывался отдавать Салли Бэтману в жены, не одобряя его теперешний образ жизни.
— Я дала обещание, что навещу наших родственников, живущих в Галлоуэе, — ответила Салли, — и что пробуду в Европе не больше четырех месяцев.
— Правда? И когда ты собираешься в Галлоуэй?
Салли улыбнулась и сказала, целуя его:
— Мне плевать на Галлоуэй. Я остаюсь с тобой.
Утром Салли спросила немного взволнованным тоном:
— Почему ты не спрашиваешь меня о своей матери? Лили очень переживает, что ты уехал.
Чарльз насупился:
— Вновь выходя замуж, она знала, что рискует меня потерять.
— Что может вдова, живущая в колонии? Впрочем, Джон Эскот был верным другом твоего отца. Он стал ей прекрасным мужем. А Роберт Ливингстон отнесся к ним великодушно.
Чарльз пожал плечами и с негодованием сказал:
— Как можно оставаться в этом городе, когда те, кто убил или позволил убить моего отца, процветают? Мой отец хотел походить на этих Ливингстонов и Деланси. Но не я. И я знаю: настанет день, когда они будут есть из моих рук.
Салли видела, что он ожесточился.
— Ты очень изменился, Чи.
Немного подумав, Чарльз ответил:
— Мы давно уже не дети.
На следующий день команда Бэтмана вернулась на торфяные болота с добычей, захваченной в порту Кэррикфергюс.
Был устроен пир в ознаменование успеха операции, принесшей ирландцам пять тысяч фунтов.
— Ну вот, мы все и в сборе, — сказала Салли, сидя за столом с Чарльзом, Бобром, Индейцем, Пращой и Скрипкой. — Как в старые добрые времена! Чи, перед тобой все те, кто спас тебя, вытащив из воды десять лет назад!
— И не только это, — возразил Бобр. — А вчера кто освободил тебя из тюрьмы? Если бы нам это не удалось, Эндрю Саттон не стал бы долго ждать, чтобы вздернуть тебя на виселице.
— Ты нам дважды обязан жизнью, Чарльз Бэтман, — заявил Скрипка.
— Согласен. Слушайте, раз уж разговор зашел о повешении, — ответил Бэтман, — полюбуйтесь вот на это!
Появился лорд Клемур. Он сидел на стуле, который несли на плечах два здоровых молодчика. Со связанными щиколотками и запястьями, с обнаженным торсом, париком, надетым кое-как, завязанной узлом на шее веревкой он выглядел жалко.