– И вы готовы вот так, без борьбы, сдаться? – удивился Кузьмич.

– О какой борьбе может идти речь? Не бороться надо, а поступками, смирением и верой доказывать людям, кто ты есть. Вот и я впал в гнев, раз говорю такое, – поморщился отец Василий. – Не доказывать, а показывать. Показывать пример. Так что, Кузьмич, не расстраивайся. Покрасим мы стену клуба, завтра же покрасим, а ты готовься к началу занятий воскресной школы в следующую субботу. Будем делать, что наметили, невзирая на препятствия.

Следующий день прошел в повседневных заботах. О вчерашнем напомнил только Овчаров, приславший двух рабочих с краской, которые должны были покрасить стену клуба. Отец Василий улыбнулся. Молодец предприниматель, не побоялся, что этот поступок расценят как доказательство вины и попытку ее загладить.

Но через два дня стало ясно, что тайный злоумышленник не успокоился. К отцу Василию прибежал Кузьмич с таким виноватым видом, будто сам совершил нечто предосудительное. Священник напрягся, готовясь к новым неприятным известиям.

– Батюшка, я даже не знаю, как вам и сказать о таком, – начал мямлить Кузьмич, озабоченно ероша от волнения свою и так не очень опрятную шевелюру.

– Говори, Кузьмич, как есть. Я готов встретить любые испытания, какие бы ни были мне ниспосланы свыше. Смиренно относись к ним и ты. Так что стряслось?

– В клубе опять кто-то… в общем, осквернили помещение.

– Как осквернили-то, что ты тянешь?

– Кто-то забрался в музыкальный класс и посреди пола… справил нужду.

– Ты хочешь сказать, что…

– Да, батюшка, – кивнул головой Кузьмич. – По большому. Я, конечно, все убрал, проветрил помещение…

– Ну и дела, – вздохнул священник. – Когда же они угомонятся в злобе своей? Пойдем-ка, Кузьмич, к Прокопенко сходим. Виновника мы с тобой все равно не найдем, а через управляющего хотя бы внимание общественности привлечем. Молчать о таком не следует. Пусть все знают.

Когда священник с заведующим клубом подходили к зданию правления, то Прокопенко как раз садился в милицейский «уазик» участкового. Вид у него был хмурый и недовольный, но отец Василий не собирался откладывать свой вопрос на потом. Проблема ведь не только в рамках церкви и воскресной школы. Все, что происходило, было проблемой всего села, а значит, и муниципального управляющего тоже. То, что о случившемся услышит и участковый, тоже было хорошо. Пусть знает, что творится на его участке.

– Погоди-ка секундочку, Николай Петрович, – окликнул священник Прокопенко.

Управляющий, занеся уже ногу на подножку машины, остановился, не выпуская ручку открытой дверки машины.

– Опять у нас неприятности в селе, – начал священник. – Дело общее, социальное, поэтому к тебе и пришли. При случае в разговорах с односельчанами ты об этом расскажи. Безобразие похуже варварства.

– Да что случилось-то?

– В клубе сегодня ночью кто-то прямо посреди музыкального класса нагадил.

– Нагадил?

– Именно, – пояснил отец Василий, – справил большую нужду. Естественно, предварительно взломав входную дверь здания клуба. Как вам это нравится?

– Что же это такое творится-то? – не выдержал Прокопенко. – Я своих односельчан не узнаю. Какая же сволочь, простите, батюшка, это делает? Ладно бы, если пацаны нахулиганили, так ведь взрослые ведь гадят, откровенно гадят, и все тут!

Хлопнула водительская дверка «уазика», и из-за капота появился Белоусов.

– Все никак не поладите, – усмехнулся он. – Надо же какие-то компромисы искать.

– Какие? – не понял, точнее, сделал вид, что не понял, священник. – Свернуть деятельность храма? Закрыть его совсем? Какие, подскажите?

– А может, заведующий клубом сам… того, – предположил с усмешкой Белоусов, – по пьяному делу совершил. А сам теперь уже и не помнит.

– Кузьмич, между прочим, вторую неделю не пьет, – заявил Прокопенко.

– Не пьет или пьяным его не видели? – попытался уточнить участковый.

– Зря вы так, – не выдержал священник. – Не на тех грешите, Павел Борисович. Не знаю уж, кто совершил это безобразие, но помещения освящены крестом и молитвой. Падет гнев Господен на грешника, помяните мое слово.

С этими словами отец Василий повернулся и потащил за рукав за собой возмущенного Кузьмича. Тот ворчал, возмущался вполголоса по поводу бездействия Белоусова и поминал прошлого участкового Рогова, при котором никто не посмел бы затевать такое. Отродясь такого в селе не бывало.

Уже поздно вечером отец Василий узнал, что Прокопенко с участковым днем ездили на ферму Овчарова. Пашутин организовал там митинг с флагами и самодельными плакатами. Поводом послужило то, что предприниматель запустил очередной животноводческий комплекс и на днях должно было прийти закупленное небольшое поголовье скота. Под это Овчаров нанял несколько человек для работы в новом комплексе. Нанял именно из Верхнеленского, обеспечив еще несколько человек постоянной работой. Хуже было другое. По договоренности со школой он принял на летнюю отработку старшеклассников. Есть такое понятие в российских школах, именуемое «обязательный общественно полезный труд школьников в летние месяцы». Если раньше такая отработка проводилась бесплатно, то Овчаров решил заплатить школьникам. Не очень много, но достаточно, чтобы мотивировать их на добросовестный труд. Пашутин узнал об этом и устроил чудовищный скандал везде, где только мог, позвонив даже в районный отдел образования и редакцию районной газеты. Подал он эту ситуацию, естественно, как использование детского труда «новыми русскими», чуть ли не капиталистическое рабство. Участниками акции вместе со старым неугомонным коммунистом были несколько известных сельских скандалисток. Двух в свое время уволил Овчаров, а еще три мамаши сами упросили школу перенести отработку своим деткам, отправив их куда-то отдыхать. Теперь их, что называется, «душила жаба». Там же оказался и подвыпивший Гусев. Короче, первый день отработки школьников прошел комом и чуть было стараниями Пашутина не был сорван совсем.