Вечером на совещании оперативники подвели итог дня. Результатов пока не было. Правда, сотрудники подсобного аппарата получили соответствующие задания и в самое ближайшее время должны были выйти на преступные группировки, малины и притоны и путем личных встреч и контактов с болтливыми ворами, скупщиками краденого и всеми теми, кто кормится, вокруг преступного мира, выяснить, кто же именно совершил бандитский налет на квартиру Богачева. Коле тоже удалось кое-что узнать — ему, например, сообщили, что во время погрома в богачевской квартире одного из бандитов отчетливо называли по имени. «Верите — Лёнечкой называли…», — вздрагивая от страшных воспоминаний, сказала Коле пожилая женщина.

Но все это пока не давало никаких реальных направлений. Начинался самый ненадежный и самый трудоемкий поиск — вширь.

— Я тут просмотрел сводку происшествий за год, — неторопливо сказал Колычев. За эти пять лет он совсем не изменился. Только облысел чуть-чуть. — Что получается? Четыре довольно результативных грабежа, два налета. Никаких или почти никаких следов, тщательная подготовка каждого «дела» — шли «на верняк»… Работала группа профессионалов под руководством большого мастера. Прежде такого почерка мы не фиксировали — ни при государе-императора, ни теперь…

— Вы считаете, — сказал Коля, — что действует образованный человек?

— Университет для урок закончил? — ухмыльнулся Вася.

— Что значит образованный? — хмуро бросила Маруська.

— Торопитесь, — улыбнулся Коля. — А я, между прочим, только что из кадра. Вот, смотрите… — Коля начал водить пальцем по списку. — Уволены из наших органов за прошлый год по разным причинам шестнадцать человек. Всех мы разбирать не станем, нет нужды, а вот один явно для нас интересен. Он избил человека на допросе, и было подозрение, что во время обыска присвоил несколько золотых царских десяток. Смыслит он в нашем деле? Да! Мог он совершить все те преступления, о которых говорит Нил Алексеич? Мог!

— Кто это, Коля? — спросил Бушмакин.

— Бывший сотрудник Пантелеев Леонид. Прошу обратить внимание, что, по моим данным, одного из налетчиков называли Лёнечкой!

— Все это мутью пахнет, — ухмыльнулся Вася. — Наш работник? Чепуха!

— Он по соцпроисхождению кто? — спросила Маруська.

— Типографский рабочий, — сказал Коля. — К сожалению, это факт.

— Гнусный факт, — заметил Бушмакин. — Если версия Кондратьева подтвердится — а она, по-моему, достаточно перспективна и обоснованна, придется нам в кадре ставить вопрос о качестве политработы. Это надо же. Такое перерождение нашего, можно сказать, товарища в матерого уголовника. Есть над чем поразмыслить.

— Факт случайный, единичный факт, — вступил в разговор Никита. — Панику не из-за чего поднимать.

— Никто и не паникует, — отрезал Бушмакин, — но какие же мы большевики, если этот — пусть единичный — факт станем замазывать и тушить келейно, как говорят некоторые недалекие товарищи, — без шума? Грош нам цена тогда!

— А вся беда от этих проклятых нэпманов, — зло сказал Вася. — Макаров погиб. А разве он один? И перерожденцы есть, прав товарищ Бушмакин!

— Скажу так, — Бушмакин обвел присутствующих спокойным, уверенным взглядом. — Мы строим новый мир, товарищи. Первый раз за всю историю человечества строим. У нас нет проторенной дороги, мало опыта. Издержки всякого рода на нашем пути неизбежны. Нужно только стараться, чтобы их было как можно меньше. И не паниковать, когда нам все же не удается их избежать. И не поливать сиропом наши недостатки, не скрывать их, а смело, как учит товарищ Ленин, выносить эти недостатки на свет и ликвидировать их, вот что. Нил Алексеич, прошу вас наметить план мероприятий.

— Намечать нечего, — вздохнул Колычев. — Есть только один главный пункт. Нужна связь Пантелеева. Выйдем на связь — попытаемся через нее подобраться и к нему самому. Но все это теория. Дело далеко не обычное, я уже имел честь вам об этом сообщить.

— Имел честь вам сообщить, — негромко повторил Вася.

— Извините, — смутился Колычев. — Мне трудно привыкнуть к новой манере. Я достаточно стар уже.

— Не обращайте внимания, Нил Алексеич, — улыбнулся Коля. — Василий нынче с левой ноги встал. Мы все, Нил Алексеич, уважаем ваш опыт и человеческие качества, честность вашу уважаем. И вас, как нашего наставника и учителя.

— Ладно, — сказал Вася. — Я не спорю. Нил Алексеич, не держите сердца на Васю, лады?

— Лады, — рассмеялся Колычев.

Когда все разошлись, Бушмакин вздохнул:

— Боюсь, вычистят от нас Колычева как социально чуждый элемент. Думаю обратиться в Москву, к товарищу Дзержинскому. Как считаешь?

— Могу подписаться, если надо, — сказал Коля.

— Ну ладно. — Бушмакин снова вздохнул. — По заводу нашему не скучаешь? А я, Коля, шибко горюю. Во сне вижу — станок крутится, стружка бьется…

— Да нет этого ничего, — простодушно ответил Коля. — Стоят заводы.

— Я ж тебе про сон, чудак человек, — хмуро уронил Бушмакин. — Ладно, иди работай. Я, пожалуй, к Сергееву пойду.

Через пятнадцать минут Бушмакин уже входил в Смольный. С памятного 1917-го здесь почти ничего не изменилось, только вместо матроса у входа стоял добротно одетый часовой в буденовке. В приемной Сергеева не было посетителей, и Бушмакин решил, что ему крупно повезло, но секретарь сказал, что Сергеев уехал на завод и будет только вечером. Бушмакин расстроился и хотел уже уходить, однако секретарь остановил его.