Пантелеев молча кивнул. От ужаса у него взмокла спина. Вахтер с интересом посмотрел на него и начал свертывать цигарку.

— Одалживайся, Николаев. — Он протянул надзирателю кисет. — Новенький, что ли? Учишь? А что у него с рожей-то?

— Из вчерашнего пополнения. — Николаев ловко склеил цигарку, прикурил и пустил кольцо дыма. — А ты что, не слыхал? Не успел он на дежурство заступить, на него двое из двадцать третьей камеры накинулись. Он им обед приносил.

— А-а… Понял. Интересно бы на Леньку взглянуть вблизи, — сказал вахтер. — Я на суде был, только в последнем ряду сидел… А вообще-то, парень, издаля он, прямо скажем, на тебя похож… Даже удивительно, как считаешь, Николаев?

— Да это он и есть, сам Пантелеев, — мрачно сказал Николаев. И оба засмеялись.

Пантелеев прислонился к стене — в глазах поплыло.

— Да ему, никак, худо? — удивился вахтер. — Садись, парень, остынь… Тюрьма, брат, она для свежего человека хуже парилки, это я по себе знаю.

— Некогда нам, пошли, — вдруг сказал Николаев и взял Пантелеева за руку. — Двигай.

— Постой-ка, — улыбнулся вахтер. — Ну-ка, пропуск! — И подмигнул Николаеву.

— Ну, чего буркалы вытаращил? — рассердился Николаев. — Покажи часовому пропуск! Как я! — Он полез в карман.

Пантелеев подошел вплотную к вахтеру, отстегнул клапан кармана гимнастерки и резко ударил вахтера ребром ладони по кадыку. Тот захрапел и упал.

Пантелеев отбросил засовы и выскочил на улицу.

На перроне царила предотъездная суета. Куда-то спешила старушка со связкой баранок: они висели через плечо, словно орденская лента, и вызывали всеобщую зависть. На строительство Волховской ГЭС отправлялся отряд комсомольцев. Ребята и девушки выстроились у вагонов и, сняв кепки и фуражки, пели «Интернационал». Сновали взад-вперед носильщики с огромными бляхами на груди, тащили баулы, чемоданы, корзины, но главным грузом были серые, грубой холстины мешки, набитые бог знает чем, неизвестно кому принадлежащие.

— Останови сейчас любого, спроси: чей мешок, — не найдешь хозяина, — угрюмо сказал Коля. — Ты знаешь, что в этих мешках?

— Еда? — спросила Маша.

— Мануфактура, крупа, сахар, соль, спички — все, что твоей душе угодно. Спекулянты проклятые. Облава за облавой проходит, а они, как поганые грибы на помойке, растут.

Заливисто прозвенела трель милицейского свистка. Наряды милиции и сотрудников УГРО перекрыли входы и выходы с перрона.

— Ты накликал, — улыбнулась Маша. — Теперь еще и поезд задержат.

Коля всматривался в глубину перрона. Там мелькнули васильковые фуражки работников ОГПУ.

— Это что-то серьезное, — сказал он и подошел к милиционеру. — Вот мое служебное удостоверение. Что случилось, товарищ?

Милиционер махнул рукой:

— Тебе, инспектор, надо бы первому знать. Только что бежал Ленька Пантелеев.

Маша тоскливо посмотрела на Колю:

— Плакал наш отпуск горькими слезами.

— Плакал, — послушно согласился Коля. — Но ты не переживай, Маша. Мы поймаем его через сутки, самое большее — через двое. И тут же едем, я обещаю!

— Не нужно ничего обещать. — Она покачала головой. — Проводи меня до выхода.

Маша оказалась права. Ни через сутки, ни через трое суток Пантелеев пойман не был. Бандит понимал, что теперь по его следам пойдет не только милиция, но и оперативные группы петроградского госполитуправления. А с чекистами шутки плохи. Это Ленька знал прекрасно.

Бюро обкома поручило Сергееву выяснить причины, которые способствовали побегу бандита из-под расстрела. Никаких нарушений служебных инструкций по охране заключенных Сергеев не нашел. Все упиралось в случай, тот самый случай, который не мог предусмотреть никто.

Выяснилось, что надзиратель Николаев, воспользовавшись документами красноармейца, погибшего в 1919-м на Южном фронте, пробрался на низовую работу в тюремное ведомство НКВД, а оттуда по собственной инициативе перевелся во второй домзак Петрограда. Выяснилось, что настоящая фамилия Николаева — Бабанов и что летом 1918 года в Москве он имел самое прямое отношение к заговору левых эсеров.

Сотрудник ГПУ привел Николаева-Бабанова. Сергеев долго всматривался в лицо бывшего надзирателя, соображая, каким же образом построить допрос. Но первый же вопрос и первый же ответ арестованного убедили Сергеева, что допроса в прямом смысле этого слова в данном случае не будет.

— Как удалось Пантелееву выйти из камеры смертников и беспрепятственно дойти до проходной тюрьмы? — спросил Сергеев.

— Я провел его, — сказал Николаев.

— Так… — Сергеев с трудом скрыл растерянность. Он не ожидал такой откровенности. — Почему вы это сделали?

— А почему вы предали революцию? — спросил Николаев.

Сергеев уже полностью взял себя в руки:

— И это говорите вы? Вы и вам подобные вешали рабочих в Ярославле, стреляли в Ленина. Не прикасайтесь грязными руками к святому делу. Отвечайте по существу. От вашего ответа зависит ваша жизнь, прошу это учесть.