— Убежден, — кивнул Басаргин. — Истина простая. Как вы говорите, кулак хочет только для себя. А большевик — для всех. Может, и бывает такой кулак, который в голодную зиму не пожалеет соседским ребятишкам куль зерна, — допускаю, говоря научно. Но сам не встречал таких. Может, и бывают примазавшиеся к нашему делу падлы, которые берут взятки, воруют, где могут, и гребут под себя, — таких видел, одного мы у себя в ячейке сами шлепнули, без долгих слов — это еще в двадцатом было. Так ведь в чем тут закавыка? Кулак-то этот — он же ненастоящий! Его перевоспитать — за раз-два! И снова полезный человек! А примазавшийся — разве он большевик? Он только временно носит это звание, до разоблачения. А вывод какой? Все должны жить, как люди. Кулаки против этого. Мы — за. Так чья же правда?

— Понял? — Маша ехидно посмотрела на Колю. — Учись!

Треснула ветка. Все, словно по команде, откатились от костра. Басаргин крикнул:

— Кто? Стоять на месте!

— Да это я, Анисим, — послышался хрипловатый голос. — Подь сюда.

В неверном отблеске костра обозначился неясный мужской силуэт. За плечами — винтовка.

— Посидите. — Басаргин спрятал наган в кобуру, подошел к неизвестному, оба скрылись в чаще.

— Это же наверняка бандит! — тревожно сказала Маша. — А если он убьет Анисима! Чего же ты сидишь? Иди!

— Не убьет, — уверенно сказал Коля, разгребая сгоревшие угли. К небу взвились искры, запахло гарью. — Это не бандит.

— А кто? Что у тебя за дурацкая привычка говорить загадками? Пойми, наконец, это неприлично.

— Маша, я не в бакалейной лавочке служу, — обиделся Коля. — Это ты, наконец, пойми: есть вещи, о которых я не имею права говорить даже с тобой. Что такое служебная тайна, представляешь?

Вернулся Басаргин, прикурил от уголька:

— Впереди еще один завал, посерьезнее. И засада.

— Что решил?

— Поедем в объезд, через Сосновку.

Затоптали костер, Коля запряг лошадь. Подсохло, ехать было гораздо легче, чем днем, копыта бойко цокали по затвердевшей дороге.

— Слышь, — сказал Коля и тронул Басаргина за плечо. — А должно быть все наоборот.

— Что? — обернулся Басаргин.

— Мы их должны за горло держать. А не они нас.

— Дай срок, — кивнул Басаргин. — Ты о своем плане не договорил, прервали нас тогда. Что за план?

— Теперь не торопи, — улыбнулся Коля. — Придет время — узнаешь. Додумываю я кое-какие вопросы.

В Сосновку въехали на рассвете. Орали петухи, шли по воду самые хозяйственные бабы, под крышами тянул голубоватый дымок. Избы были бедные, под соломой, вместо заборов — частоколы из хвороста. У самой нищей, наполовину вросшей в землю, Басаргин придержал лошадей. Вышла пожилая женщина, поклонилась:

— Здоров, Анисим. Чего в наши края занесло? Или беда какая?

— Здравствуй, Платонида. Нет беды, однако ружьишко, что я Лукичу дал, в порядке?

— Стрелял из него, — улыбнулась Платонида. — Лупит почем зря! А Лукич — вон он, с гостями.

На лужайке тарахтел старенький, видавший виды «фордзон». Около него суетились три человека в замасленных рабочих спецовках, а рядом с ними — низкорослый мужичонка в драной поддевке — Лукич. Неподалеку стоял и упоенно ковырял в носу мальчишка лет семи.

— Эй, Лукич! — крикнул Басаргин. — Чего это у вас? Танк?

— У-у, Анисим! — обрадовался Лукич. — А я, уж загоревал — у нас слух пустили, будто тебя лесные ухлопали, ан — шалишь! Целый наш заступник! Мужики, — повернулся он к рабочим, — знакомьтесь: это власть нашенская, а это, Анисим, аж с самой Москвы, с завода АМО мужики приехали, говорят: будем таперича вашими… этими… — Лукич замялся и с тоской посмотрел на рабочих.

— Шефы ихние мы теперь будем, — улыбнулся рабочий. — Вот трактор собрали. Артель надо делать!

— Надо! — подхватил Лукич и взял лошадь Басаргина под уздцы. — Заворачивай ко мне без никаких! Эй, Платонида! Тащи гостям по кружке молока! Без никаких! Ну-ка, сынок, — обратился он к мальчонке, — дуй к матери, одна нога здесь, другая — там!

— Да у тебя самого дети, не надо молока, — сказал Басаргин. — Что у тебя за манера — ровно околоточному подношения вечно делать?

— Околоточному мы не молока, мы ему штоф водки ставили, — улыбнулся Лукич. — А ты — наш, плоть, можно сказать, от плоти, тебе молочка поднести — нам одно удовольствие!

Мальчик убежал, а Лукич продолжал тараторить:

— Ну чего там насчет артели говорят? Даешь или как? Ты знак только дай — я деревню вмиг подыму, сообща через год сыты будем, уж я уверен! Если же все подымутся, да в поле, да и по кулачью разом — это о-ё-ён! От кулачья мокро останется!

— Будет артель, Лукич, — улыбнулся Басаргин. — Дай срок с бандами управиться.

— Э-э-э… — Лукич махнул рукой. — Хоть тебя и Оглоблей кличут — толку нет! Нешто ты один много наработаешь?

— Ну, ты помоги, — улыбнулся Басаргин. — Ружье я тебе на что дал?