— Вот для этого с глухой стороны трубки, она называется гильза, а в сборе патрон, вставляется капсюль. Для того чтоб стрельнуло, надо с силой ударить по серединке пистона, он загорится и от него воспламениться порох, произойдет выстрел.

А заряжать? А зачем тебе это делать самому, когда ты из ящика будешь брать столько сколько тебе нужно. Но самое главное, вы когда в поход идете, то порох осторожно везете, отдельно ставите и бережете его, чтоб не дай бог, не загорелся или не промок. С патронами… они не боятся сырости, верней бояться но не так как чистый порох, а при пожаре они начнут взрываться по очереди и не будет такого большого взрыва как от бочонка. Помнишь осаду Пскова?

Он кивнул. — При попытке третьего приступа у свеев пушки взорвались и много людей побило, а всё из-за того что рядом сними, стояли бочки с зельем.

— Всё так. А с патроном ты сможешь перезаряжать и стрелять, даже если повиснешь вниз головой на ветке дерева.

— Так что и пушки смогут так стрелять?

— Смогут, только мелкие, большие не смогут, просто представь, какой толщины гильзу для них делать и какого она веса будет. Представил? Не каждый здоровяк такую поднять сможет. Да, и пушки переделывать надо будет.

Степан сидел с ошарашенным видом, в широко раскрытых глазах отражались маленькие искорки костра, потом он закрыл рот, взял в руки ветку и стал ворошить угли, бросил, и посмотрев как она занялась огнем, повернулся ко мне, — И ты сможешь всё это сделать?

Я устало вздохнул, — Нет, но помочь в этом, да. Ты меня вообще слышал? Али как? Я с кем сейчас разговаривал? С бревном на котором сижу? — начал заводиться.

— Остынь, я тоже много чего сказать могу, и про то сколько друзей моих погибло от пуль свейских и сабель татарских.

Хочется…

— Хочется перехочется, ты, блин, тупой, я тебе русским языком говорю, не хочу я на себя тягло все российское вешать, понял? Бояре есть думные, царь есть, у них казна есть, вот они пускай и делают, а секретом с ними поделюсь.

— А в морду? Не понял половины, но то что собачишься понял.

— А по башке тупой? Не посмотрю что шайба за три дня не объедешь, в грызло точно настучу… — В газах вспыхнули искры, земля такая сырая и противная, тьфу. Я сел потряс головой, покачал челюсть из стороны в сторону, — Ты чем меня так?

Он показал левый кулак, в половину моей головы, — Ежели что могу ещё разок приголубить.

'С какого члена меня понесло? Может всё с того, что начинаю понимать, где я, и что я, и что возможно отсюда уже не…'

От последней мысли, сердце сжала холодная рука, а за шиворот плеснули ведро ледяной воды.

— Степан. — Я потянулся к котелку налить себе чаю, — Ты это, извини, бес попутал. Ну, их эти разговоры…'

Мастер Никодим, старик с абсолютно белой бородой, небольшого росточка, покрутил в руках поданный кусок металла, — Двадцать копеек.

— Я не продаю, мне нужно…

— Пойдем в дом, там всё и обскажешь. Степан, как дочка? — Он вернул мне медяшку, — Сынишка? Совсем ты забыл старика не приходишь, крестников не приводишь, мы же не чужие чай, Степа, Степа, — И, покачав головой, пошел прикрывать ворота. А Степан, заворчал насмешливо в ухо, — Говорил тебе, не спеши. Никодим крестник моих детей, он и за так сделать может.

'Да что мне сегодня не везет?' а проснувшаяся совесть добавила, — 'Дикари, а тут я весь в белом, да на белом коне…' Я шикнул на неё и она спряталась. Не знаю надолго ли.

С красно-пунцовой рожей, поплелся за стрельцом. Войдя в дом мы остановились на пороге, сняли шапки и перекрестившись, остались ждать приглашения хозяев. Никодим подошедший чуток позже, обошел нас стороной и махнув рукой пригласил к столу, — Марфа, клюка старая. Только глянь кто к нам явился, татарином нежданным.

Из-за занавески, отделяющей кухню, вышла сухонькая старушка, всплеснула руками, — Степушка, а чего один то? Детишки где?

— Дома с Аннушкой остались, мы по делу зашли…

Она обиженно поджала губы, — Эх, мужики, мужики, только и можете о своих делах говорить. Садитесь, обедать будем.

Щи конечно были вкусные, но с моей точки зрения в них не хватало картошки. Гречневая каша с молоком.

После того как всё было съедено и выпито мы прошли в небольшую мастерскую, расположенную рядом с конюшней, расселись на чурбаках, Никодим на лавку. Он вопросительно посмотрел на Степана, тот молча перевел все стрелки на меня.