Поэмы и стихотворения

В общем, стихотворения Шекспира, конечно, не могут идти в сравнение с его гениальными драмами. Но сами по себе взятые, они носят отпечаток незаурядного таланта, и если бы не тонули в славе Шекспира-драматурга, они вполне могли бы доставить и действительно доставили автору большую известность: мы знаем, что учёный Мирес видел в Шекспире-стихотворце второго Овидия. Но, кроме того, есть ряд отзывов других современников, говорящих о «новом Катулле» с величайшим восторгом.

Поэма «Венера и Адонис» была напечатана в 1593 году, когда Шекспир уже был известен как драматург, но сам автор называет её своим литературным первенцем, и потому весьма возможно, что она или задумана, или частью даже написана ещё в Стретфорде. Существует также предположение, что Шекспир, считал поэму (в отличие от пьес для общедоступного театра) жанром, достойным внимания знатного покровителя и произведением высокого искусства[20]. Отзвуки родины явственно дают себя знать. В ландшафте живо чувствуется местный среднеанглийский колорит, в нём нет ничего южного, как требуется по сюжету, перед духовным взором поэта, несомненно, были родные картины мирных полей Уорикшира с их мягкими тонами и спокойной красотой. Чувствуется также в поэме превосходный знаток лошадей и отличный охотник. Сюжет в значительной степени взят из «Метаморфоз» Овидия; кроме того, много заимствовано из «Scillaes Metamorphosis» Лоджа. Разработана поэма со всей бесцеремонностью Ренессанса, но всё-таки и без всякой фривольности. И в этом-то и сказался, главным образом, талант молодого автора, помимо того, что поэма написана звучными и живописными стихами. Если старания Венеры разжечь желания в Адонисе поражают позднейшего читателя своей откровенностью, то вместе с тем они не производят впечатления чего-то циничного и не достойного художественного описания. Перед нами страсть, настоящая, бешеная, помрачающая рассудок и потому поэтически законная, как все, что ярко и сильно.

Гораздо манернее вторая поэма — «Лукреция», вышедшая в следующем (1594) году и посвящённая, как и первая, графу Саутгемптону. В новой поэме уже не только нет ничего разнузданного, а, напротив того, всё, как и в античной легенде, вертится на самом изысканном понимании вполне условного понятия о женской чести. Оскорблённая Секстом Тарквинием Лукреция не считает возможным жить после похищения её супружеской чести и в длиннейших монологах излагает свои чувства. Блестящие, но в достаточной степени натянутые метафоры, аллегории и антитезы лишают эти монологи настоящих чувств и придают всей поэме риторичность. Однако такого рода выспренность во время написания стихов очень нравилась публике, и «Лукреция» имела такой же успех, как «Венера и Адонис». Торговцы книгами, которые одни в то время извлекали пользу из литературного успеха, так как литературной собственности для авторов тогда не существовало, печатали издание за изданием. При жизни Шекспира «Венера и Адонис» выдержала 7 изданий, «Лукреция» — 5.

Шекспиру приписываются ещё два небольших слабых манерных произведения, одно из которых, «Жалоба влюблённой», может быть, и написана Шекспиром в юности. Поэма «Страстный пилигрим» была опубликована в 1599 году, когда Шекспир был уже известен. Его авторство подвергается сомнению: возможно, что тринадцать из девятнадцати стихов написаны не Шекспиром. В 1601 году в сборнике Честера «Jove’s Martyr of Rosalind» было напечатано слабое аллегорическое стихотворение Шекспира(?) «Феникс и Голубь».

I.

Лишь только солнце съ пурпуровымъ ликомъ сказало послднее прости плачущему утру, румяный Адонисъ снарядился на охоту. Онъ любилъ охотиться, но издвался надъ любовью. Грустная Венера поспшила за нимъ и, какъ дерзкій ухаживатель, стала прельщать его.

II.

"Втрое красивйшій меня, такъ начала она, лучшій цвтъ полей, прелестный выше всякихъ сравненій, затмвающій всхъ нимфъ, боле обольстительный, чмъ человкъ, боле блый и румяный, нежели голуби и розы! Природа, которая тебя создала, превзойдя самое себя, изрекла, что съ твоею жизнью наступитъ и конецъ міру.

III.

"Соизволь, о чудо, сойти съ коня и привяжи его гордую голову къ сдельной лук; если ты удостоишь этой милости, то въ награду за то ты узнаешь тысячу сладостныхъ тайнъ. Приди, сядь сюда, гд никогда не шипятъ зми; когда сядешь ты, я смягчу тебя поцлуями.

IV.

"Не смыкай устъ съ противнымъ мн пресыщеніемъ; пусть они испытываютъ голодъ вопреки изобилію, то красня, то блдня, въ свжемъ разнообразіи. Десять поцлуевъ краткихъ, какъ одинъ, и продолжительныхъ, какъ двадцать! И лтній день покажется мимолетнымъ часомъ, если будетъ потраченъ на такую поглощающую время забаву".

V.

Она видитъ въ его потной рук свидтельство его мужественныхъ занятій; вся трепеща отъ страсти, она зоветъ ее бальзамомъ, земнымъ высшимъ средствомъ, пригоднымъ для исцленія богинь. Она такъ возбуждена, что желаніе придаетъ ей силу снять его съ коня.

VI.

На одну ея руку накинутъ поводъ рьянаго коня, подъ другою нжный юноша, который краснетъ и сердится въ смутной досад и совершенно нерасположенный къ зат; она красна и раскалена, какъ пылающій уголь; онъ красенъ отъ стыда, но холоденъ желаньемъ.

VII.

Она быстро прикрпляетъ кованый поводъ къ сухому суку (о, какъ любовь проворна!); конь уставленъ, она старается теперь привязать и всадника: она толкаетъ его назадъ какъ желала-бы сама бить толкнутой, и заставляетъ его уступить сил, если не вожделнію.

VIII.

Лишь только онъ упалъ, она лежитъ уже возл него; оба опираются на бедра и на локти; она любовно поглаживаетъ его щеку, онъ хмурится и начинаетъ браниться, но она скоро смыкаетъ ему уста и произносить прерывистымъ, сладострастнымъ говоромъ: "Если ты будешь сердиться, уста твоя не разверзнутся никогда".

IX.

Онъ сгораетъ отъ цломудреннаго стыда, она старается погасить слезами двственный жаръ его ланитъ, потомъ, своимъ легкимъ дыханіемъ и вя своими золотистыми волосами, осушиваетъ ихъ снова. Онъ говоритъ, что она нескромна, осуждаетъ ея неприличіе; дальнйшую рчь она душитъ своимъ поцлуемъ.

X.

Какъ отощавшая орлица, ожесточенная голодомъ, рветъ клювомъ перья, кости и мясо, потрясая крыльями и торопливо пожирая все, пока не набьетъ себ зобъ или не ускользнетъ ея добыча, такъ лобзаетъ она ему лобъ, щеки, подбородокъ; покончитъ — и начинаетъ снова.

XI.

Вынужденный уступать, хотя и не покоряясь, онъ лежатъ изнемогая и дыша ей въ лицо, она вдыхала этотъ паръ, какъ добычу, называла его небесною влагой, вяніемъ благодатнымъ, и желала, чтобы ея щеки были цвтущимъ садомъ, который орошался-бы такимъ живительнымъ дождемъ.