XLIV.

Но за сосдними кустами паслась молодая и горячая, горделивая кобылица, подсмотрвшая Адонисова коня. Она выскочила, захрапла, заржала громко, и крпковыйный конь, на привязи у дерева, обрываетъ поводъ и несется прямо къ ней.

XLV.

Онъ мчится неистово, ржетъ, прыгаетъ, разрываетъ на себ плетеную подпругу, наноситъ твердымъ копытомъ раны сносливой земл, пустыя ндра которой гудятъ, какъ громъ небесный. Онъ разгрызаетъ желзное удило, одолвая то, что его одолвало.

XLVI.

Онъ насторожилъ уши; его заплетенная висячая грива встала дыбомъ теперь; ноздри втягиваютъ воздухъ и пышатъ имъ обратно, какъ паромъ изъ горнила; глаза, сердито сверкая огнемъ, говорятъ о его горячей мощи и напряженности желанія.

XLVII.

Онъ то бжитъ рысью, какъ-бы отсчитывая шаги съ милымъ величіемъ и скромною гордостью, то взвивается на дыбы, подпрыгиваетъ, длаетъ скачки, какъ бы говоря: "Это я чтобы выказать мою силу, а это — чтобы прельстить взоръ красивой кобылицы, находящейся близь меня".

XLVIII.

Что ему до сердитыхъ возгласовъ хозяина, до его "Тпру!" и "Стой, я теб говорю!" Что ему до мундштука и острыхъ шпоръ, до богатаго чепрака и до блестящей сбруи? Онъ видитъ возлюбленную и боле не видитъ ничего, ничего, что тшило-бы боле его гордый взоръ.

XLIX.

Пусть живописецъ тщится превзойти самую жизнь и рисуетъ хорошо сложенныхъ коней, соперничая своимъ мастерствомъ съ творчествомъ природы; но ничто мертвое не превзойдетъ живого! Такъ этотъ конь превосходилъ обыкновенныхъ коней своими статьями, отвагой, мастью, походкой, костями.

L.

Копыта у него закруглены, связки тонкія, щетки длинныя и косматыя, грудь широкая, глаза выпуклые, голова маленькая съ открытыми ноздрями, высокая чолка, короткія уши, крпкія ноги, необыкновенно короткія, тонкая грива, густой хвостъ, широкій крупъ, нжная кожа. Чего не требовалось-бы отъ коня, все у него было, за исключеніемъ такого-же гордаго всадника на такомъ гордомъ скакун.

LI.

Онъ мчится вдаль и смотритъ оттуда; потомъ кидается вновь, несясь, какъ перо, и предлагая втру игру въ перегонку, и никто не угадываетъ, куда онъ побжитъ, полетитъ; втеръ свищетъ сквозь его гриву и хвостъ, раздувая волосы, которые развваются подобно перистымъ крыльямъ.

LII.

Онъ смотритъ на свою возлюбленную и ржетъ около нея; она отвчаетъ ему, какъ будто угадывая его мысли; гордясь, какъ весь ея полъ, его ухаживаніемъ, она выражаетъ ему наружно свое нерасположеніе, кажется неласковой, отвергаетъ его любовь, издвается надъ его пыломъ, отталкиваетъ его нжныя объятія своими копытами.

LIII.

Тогда, подобно грустному неудачнику, онъ опускаетъ хвостъ, и тотъ, какъ ниспадающее перо, осняетъ прохладой его разгоряченный крупъ; бьетъ ногой, проглатываетъ бдныхъ мухъ въ своей досад. Его возлюбленная, видя его ярость, становится добре и его бшенство стихаетъ.

LIV.

Разсерженный хозяинъ подходитъ, чтобы взять его, но кобылица, еще незнакомая съ сдломъ, пугается, боится быть пойманной и быстро мчится прочь; конь за нею, оставляя Адониса на мст. Какъ обезумвъ, они скрываются въ чащ, обгоняя воронъ, желавшихъ пролетть раньше ихъ.

LV.

Запыхавшись отъ погони, Адонисъ садится, кляня своенравное, непокорное животное, но этотъ случай благопріятенъ тому, что жаждущая любви любовь можетъ снова молить. Любовники говорятъ, что любовь страдаетъ втройн, если лишена помощи языка.

LVI.

Печь, которую заткнутъ, рка, которую запрудятъ, раскаляется сильне и вздымается бурливе; такъ и съ скрытымъ горемъ: свободный истокъ словъ утишаетъ любовный пламень, но когда адвокатъ сердца нмъ, тогда кліентъ падаетъ духомъ, отчаяваясь въ успх тяжбы.

LVII.

Видя ея приближеніе, онъ начинаетъ краснть (такъ потухавшій уголь оживляется отъ втра), закрываетъ шапкой свое гнвное лицо и потупляется съ досадой къ темной земл, какъ бы не обращая вниманія на то, что она уже близко, но искоса поглядываетъ на нее.

LVIII.

О что это былъ за видъ, стоило его посмотрть, когда она подкрадывалась къ упрямому юнош! Какъ боролись краски на ея лиц, когда одолвала, то блая, то розовая! Щеки ея были порою блдны, порою вдругъ вспыхивали огнемъ, подобно молніи въ небесахъ.

LIX.

Наконецъ, она передъ сидящимъ и опускается на колни, какъ униженный любовникъ; одною прекрасною рукою она поднимаетъ его шапку, другою, нжною, касается его прелестной ланиты, на которой, еще нжнйшей, оставляетъ свой слдъ; такъ вновь выпавшій снгъ принимаетъ всякій отпечатокъ.