XXVIII.

"Факелы сдланы для того чтобы свтить; драгоцнности для ихъ носки: лакомства для вкушенія; свжая красота для пользованія ею; травы ради ихъ аромата; сочныя растенія для приплода; предметы, растущіе лишь для себя одного, только злоупотребленіе растительной силы; смяна происходятъ отъ смянъ и красота порождаетъ красоту; ты былъ зачатъ, твой долгъ зачать.

XXIX.

"Какъ можешь ты питаться земнымъ приростомъ, если самъ не напитаешь ее приростомъ отъ себя. Естественный законъ обязываетъ тебя плодить, для того, чтобы твое могло жить, когда ты будешь уже мертвъ; вопреки смерти, ты будешь существовать, и такъ сохранится навсегда твоя личность".

XXX.

Томимая любовью, царица уже въ испарин: тнь покинула уже то мсто, гд они лежали, и Титанъ, въ своемъ наряд изъ полуденнаго зноя, смотрлъ на нихъ своими палящими очами. Онъ желалъ бы передать Адонису управленіе своей колесницей, а самому походить на него и быть возл Венеры.

XXXI.

Адонисъ, потянувшись лниво и съ тяжелымъ, мрачнымъ, недовольнымъ взглядомъ, хмуря брови, оснявшія его прекрасные глаза, подобно влажнымъ парамъ, клубящимся въ неб, сморщился и воскликнулъ: "Ну, будетъ о любви! Солнце сжетъ мн лицо, я долженъ удалиться".

XXXII.

"О, сказала Венера, такъ юнъ и такъ немилостивъ! Что за жалкое извиненіе приводишь ты, чтобы только уйти? Я повю на тебя небеснымъ дыханіемъ, нжное дуновеніе котораго охладитъ зной нисходящаго солнца; я устрою теб снь изъ моихъ волосъ, а если загорятся они, я погашу ихъ моими слезами.

XXXIII.

"Солнце, свтящее съ неба, палитъ, но я нахожусь между тобою и солнцемъ; жаръ, исходящій отъ него, мало безпокоитъ меня, а твои глаза испускаютъ огонь, который меня сжигаетъ; не будь я безсмертной, я уже простилась бы съ жизнью, находясь между небеснымъ и земнымъ свтиломъ.

XXXIV.

"Неужели ты непреклоненъ, твердъ какъ кремень или сталь, нтъ, хуже кремня, потому что и камень мягчится отъ дождя? Сынъ-ли ты женщины, или не можешь понять, что такое любовь и на сколько мучительна жажда любви? О, если-бы твоя мать обладала столь жесткой душой, она не родила-бы тебя и умерла-бы неласковой.

XXXV.

"Но кто-же я, если ты меня такъ презираешь? Или что за великая опасность грозитъ теб отъ моей просьбы? Чмъ хуже станутъ твои уста отъ одного жалкаго поцлуя? Говоря милый; но говори хорошія слова или же оставайся нмъ. Подари мн одинъ поцлуй, и я отдамъ его теб тотчасъ-же, и еще одинъ за процентъ, если хочешь получить пару.

XXXVI.

"Стыдись, безжизненное изображеніе, холодный и безчувственный камень, красиво раскрашенный идолъ, тупой и мертвый, статуя, удовлетворяющая только глазамъ, предметъ подобный человку, но рожденный не женщиной; ты не мужчина, хотя имешь подобіе мужчины, потому что мужчина цлуетъ и по собственному почину".

XXXVII.

Выговоривъ это, молящій языкъ ея останавливается отъ досады; возрастающій гнвъ вызываетъ молчаніе; но ея пылающія щеки и яростный взглядъ пышатъ обидой. Она, судья въ любви, не можетъ выиграть своего дла, и она то плачетъ, то пытается говорить, но рыданія прерываютъ ея намреніе.

XXXVIII.

Она то качаетъ своей головой, то его рукою, то смотритъ на него, то въ землю; порою руки ея обвиваютъ его, какъ лентою; она желала-бы связать его своими объятіями, онъ того не хочетъ; но когда онъ старается освободиться, она сплетаетъ одинъ съ другимъ свои лилейные пальцы.

XXXIX.

"Любимецъ мой, говоритъ она, если я заключила тебя сюда, въ эту блую, какъ слоновая кость, ограду, я буду твоимъ паркомъ, а ты моей дичью. Питайся, гд вздумаешь, на горахъ и въ долинахъ, питайся на моихъ устахъ, и если возвышенности покажутся теб безводными, спустись ниже туда, гд лежатъ привтливые ручьи. ''

XL.

"Въ сихъ предлахъ достаточно прибжищъ: нжныя травяныя низменности, высокія прелестныя равнины, округленныя вздымающіеся холмы, темныя и дикія кущи для укрытія теб отъ бурь и дождя. Будь же моей дичью, если я такой паркъ; ни одна собака не спугнетъ тебя, хоть бы тысячи ихъ залаяли".

XLI.

Адонисъ усмхается на это презрительно; но на обихъ щекахъ его появляются красивыя ямки; Амуръ сотворилъ эти углубленія: если-бы его хотли убить, онъ далъ бы схоронить себя въ такихъ могилахъ, зная, — что лежа тамъ, гд обитаетъ сама любовь, онъ умереть не можетъ.

XLII.

Эти прелестныя пещеры, эти очаровательные провалы, отверзлись для поглощенія влеченія Венеры. Она обезумла уже прежде, какъ было ей сохранить разумъ теперь? Кто пораженъ уже на смерть, зачмъ тому второй ударъ? Бдная царица любви, обреченная, въ силу своего-же закона, любить ланиты, усмхающіяся теб только изъ презрнія!

XLIII.

Къ чему ей приступить теперь? Что говорить? Ея слова истощились, желанія возрасли, а время проходитъ, и ея предметъ рвется прочь, стараясь освободиться изъ ея сплетенныхъ рукъ. "Сжалься"! восклицаетъ она. "Хотя какую-нибудь ласку… какое-нибудь раскаяніе…" Но онъ вскакиваетъ и спшитъ къ своему коню.