Мария Edgeworth — английская писательница (1767–1849). Воспитанная отцом, ирландским помещиком и членом парламента, человеком оригинального ума, она выступила в литературе с «Essays on a practical education» (1798) и приобрела известность очерками ирландской жизни «Essay on Irish Bulls» (1802) и романом «Castle Rackrent» (1800). В 1804 г. ее «Belinda» и «Popular tales» вызвали общий интерес своей простотой, противоположной тогдашней модной манерности. В «Modern Griselda» (1805), «Leonora» (1806) и «Tales of fashionable» (1809 и 1812, 6 т.) она расширяет круг своих наблюдений, давая картины светской жизни; в «Patronage» (1814) изображает противоположность между зависимостью от знати и нравственной свободой, условленной трудом; в «Harrington» (1817) борется с предрассудками против евреев; в «Ormond» (1817) вновь возвращается к ирландской жизни; в «Helen» (1834, русский пер., СПб., 1835) изображает различные степени порока. Большой известностью пользовались ее детские рассказы: «Early lessons» (1822-25). Романы Э. имеют явно дидактическую тенденцию, но отличаются жизненностью и непосредственностью наблюдений. Чтение ее произведений привело Вальтера Скотта к мысли дать художественное изображение своей родной Шотландии. Потеряв в 1817 г. отца, Э. закончила его воспоминания («Memoirs of Richard Lowell Edgeworth», 1820).
Давно уже я вознамрился писать исторію своей жизни, но до сихъ поръ еще не начиналъ, все откладывая до завтра; теперь непремнно хочу приняться. И такъ уже много потеряно откладываніемъ до завтра, у что надлежало сего дня сдлать.
Отецъ мой былъ человкъ ученый. Въ то самое время, когда я выходилъ на поприще жизни сей, онъ читалъ Біографическій Словарь. На стать о Великомъ Василі, пришли сказать ему о моемъ рожденіи. Отецъ мой воскликнулъ громогласно: «Василій Епископъ Кесарійскій, еологъ и Моралистъ, отличился полемическими сочиненіями! сынъ мой будетъ называться Василіемъ; надюсь, что онъ пойдетъ по слдамъ сего великаго Мужа, будетъ Писателемъ, а можетъ быть еще и Епископомъ.» При крещеніи назвали меня Василіемъ. Пріятныя надежды моего родителя оправданы въ младенческія лта мои многими признаками талантовъ; правду сказать, можно было видть ихъ равно во всхъ моихъ товарищахъ; однакожь батюшка видлъ ихъ только во мн одномъ, и заключилъ, что должно употреблять отличное стараніе о моемъ воспитаніи. Онъ не жаллъ на то никакихъ издержекъ. Я слышавъ много разъ, что для меня готовится славная участь, началъ было прилжно заниматься науками; но скоро узналъ, что выхваляемыя дарованія мои много препятствовали успхамъ. Мн все казалось, что еще довольно останется времени научиться; полагаясь на будущее достоинство свое, я безпрестанно откладывалъ впередъ, и мало заботился объ ученіи. Привычка откладывать до завтра осталась во мн на всегда; она родилась отъ излишняго самонадянія, и часто доводила меня до посрамленія.
Опредлившись въ публичныя Училища, я слдовалъ примру лнивцовъ, и при всемъ дарованіи своемъ, чаще всхъ товарищей получалъ выговоры за уроки. Вмст съ лтами усиливалась во мн привычка къ лности, отъ того что слушалъ необдуманные разговоры, а особливо мннія моего родителя. Одинъ разъ побранивши меня за лность, онъ сказалъ своему пріятелю: «Остряки вс таковы. Здсь видите третіе изданіе превосходной книги; поврите ли, что Сочинитель ея въ молодыя лта былъ сущимъ лнивцемъ, и все откладывалъ до завтра, точно какъ мой повса? а теперь какъ прославился! Онъ самъ часто признавался мн, что сколько разъ ни предпринималъ надъ чмъ-нибудь прилжно потрудиться, никогда не могъ успть, какъ хотлось; что всегда ожидалъ вдохновенія, и писалъ не длая себ ни малйшаго принужденія. Почти вс люди одаренные выспреннимъ геніемъ, бываютъ лнивы.» — Я старался употреблять въ свою пользу подобные разговоры, и соединилъ въ голов своей понятіе о гені съ понятіемъ о лности, такъ что сей предразсудокъ навсегда остался во мн, не смотря на вс опыты зрлаго возраста. Я лишился награды въ Академіи, потому что не усплъ въ надлежащее время переписать стиховъ, мною сочиненныхъ; награжденіе досталось одному тупому невжд, которой, кром прилжанія, не имлъ никакихъ отличныхъ качествъ. Вс говорили, что стихи моя были гораздо лучше стиховъ моего совмстника; такая неудача опечалила батюшку, которой, видя, что всему причиною собственная его потачка, захотлъ вдругъ перемнить обхожденіе со мною. Онъ написалъ трактатъ на семи листахъ о пагубныхъ слдствіяхъ откладываня. — «Пока не выучишь всего этого наизусть — сказалъ мн батюшка — до тхъ поръ не дамъ теб ни сть, ни пить.» — Я въ самомъ дл выучилъ длинное сочиненіе, которое стоило моему отцу великихъ трудовъ, однакожь не могъ исправиться; чувствовалъ вину свою, но не имлъ довольно твердости перемнить поведеніе. — Скоро потомъ я пропустилъ случай устроить себ состояніе. Открылось мсто, которое моглобъ быть для меня весьма прибыточнымъ. Оно зависло отъ одного знакомаго мн Лорда. Полагаясь на общую молву о моихъ дарованіяхъ, онъ поручилъ мн написать Рчь, которую долженъ былъ произнести въ Парламент. Я уже выдумалъ основу и расположеніе; но по несчастной привычк своей, не принимался писать, откладывая отъ одного дня до другаго. Приближался срокъ, а Рчь все еще была не готова. На канун пришли ко мн пріятели, съ которыми надлежало заняться. Я начиналъ безпокоиться; но надясь на свой талантъ, подумалъ себ, что часа въ два успю все сдлать. Гости мои просидли долго, оставшись одинъ, я почувствовалъ великую слабость, и никакъ не могъ собраться съ мыслями. Ршился пораньше встать — но по несчастію проспалъ долго. Въ девятомъ часу пришелъ отъ Лорда слуга за общанною Рчью. Не можно описать моего замшательства. Я слъ было подл столика, но мысли мои были въ крайней разстройк. Слуга уже съ полчаса дожидался, а я насилу еще написалъ дв строчки, очень посредственныя. Посланной то и дло напоминалъ, что ему приказано скоре возвратиться; отъ нетерпливой докуки его увеличивалось мое замшательство. Наконецъ, видя совершенную невозможность сочинить Рчь въ столь короткое время, я написалъ къ Лорду записку, въ которой донесъ ему, что внезапная головная боль помшала мн исполнить данное общаніе. На ту пору въ самомъ дл голова у меня болла — отъ досады и безпокойства. Я проклиналъ свою лнь, предвидя слдствія. Чего я боялся, то и сдлалось. Праздное мсто отдано другому, и я лишился покровителя; батюшка жестоко укорялъ меня; казалось бы, что сей случай долженъ послужить для меня урокомъ, однакожь готовились новыя приключенія….
Въ числ школьныхъ моихъ товарищей находился одинъ, котораго отецъ долженъ былъ отправиться въ Китай съ Лордомъ Макартнеемъ. Я признался ему въ сильномъ желаніи своемъ побывать въ Китайской Имперіи; онъ отвчалъ, что въ этомъ удовлетворить меня не трудно, потому что отецъ его самъ ищетъ человка, умющаго рисовать, а въ этомъ я считался не послднимъ; пріятель мой далъ слово поговорить своему отцу. Вообще имли выгодное мнніе о моихъ способностяхъ, полагая, то я сдлаю все, за что ни возьмусь; сіе обстоятельство помогло мн получишь желаемую должность. Батюшка съ прискорбіемъ смотрлъ на мои домогательства; никакъ на могъ забыть, что готовилъ меня для духовнаго званія, и надялся когда нибудь видть меня Епископомъ. Я объявилъ ему, что мн, для усовершенствованія ума, должно обозрть различные образы жизни въ странахъ далекихъ, — что механическая наука сочинять проповди притупила бы мой разумъ, — что я ощущалъ въ себ потребность усовершенствованія, и что одна только борьба съ приключеніями въ состояніи обработать мои дарованія.
Батюшка, видя непреклонную мою ршительность, совсмъ потерялъ надежду на мое Епископство, однакожь все еще думалъ, что изъ меня выдетъ славный Авторъ; согласился отпустить меня въ Китай, но съ такимъ условіемъ, чтобы я описалъ свое путешествіе по крайней мр въ четырехъ Томахъ, съ приложеніемъ гравированныхъ картинокъ. Я безпрекословно общался исполнишь его требованіе, чувствуя въ себ искреннее желаніе описать вс наблюденія свои бъ занимательной стран, которую обозрть вознамрился.
Имя голову наполненную разными проэктами и мечтательными надеждами, я отъ утра до вечера не говорилъ ни о чемъ боле, какъ о предпринимаемомъ путешествія; но по своей привычк вс нужныя приготовленія откладывалъ до послдней минуты. Уже передъ отъздомъ я началъ только сбираться. Тутъ наполнилась моя комната чемоданами, мшками, тюками, книжками, карандашами, красками, изъ которыхъ надлежало выбирать нужное. Явились купцы, портные, швеи и другіе ремесленники и ремесленницы; родные и пріятели не хотли отпустить меня, не простившись; принесено множество записокъ о разныхъ препорученіяхъ. Мн захотлось воспользоваться совтомъ глубокомысленнаго Локка, относительно приготовленія книжекъ для ежедневныхъ записокъ о путешествіи; началъ сшивать тетради, и разкладывать ихъ въ такомъ порядк, какой предписанъ великимъ Метафизикомъ. Въ сихъ хлопотахъ прошелъ послдній день, наступила ночь, а я ничего еще не сдлалъ. Надлежало хать до Портсмута въ легкой почтовой коляск. Вс уже сли, а ко мн еще не приносили ни блья отъ прачки, ни платья отъ портнаго, и вс вещи мои лежали въ безпорядк. Я проклиналъ ремесленниковъ, которые откладываютъ работу, и не выполняютъ даннаго слова. Будучи въ сильномъ движеніи отъ нетерпливости, я опрокинулъ чернильницу на приготовленную для дневныхъ записокъ книгу, которой уже награфилъ цлую половину; кончилось тмъ, что коляска безъ меня ухала. Батюшка чрезвычайно опечалился; я подумалъ, что можетъ быть неблагопріятный втеръ помшаетъ путешественникамъ отравиться, — что кто нибудь изъ Посольской свиты подобно мн не усплъ выбраться, и что приду въ самую пору. Тоже самое твердилъ я моему батюшк, и успокоилъ его. Онъ согласился отложить отъздъ до завтра, потому что ране не льзя было выбраться. И такъ на другой денъ я пустился въ дорогу; тотъ часъ по прибытіи въ Портсмутъ узналъ, что корабли Индостанъ и Ліонъ за нсколько часовъ передъ тмъ отплыли въ море. Какая несносная досада! я съ ума сходилъ отъ печали, услышавъ, что небольшое судно отправится въ путь съ нкоторыми Посольскими вещами, я стремглавъ побжалъ къ пристани, нанялъ дорогою цною лодку, и приплылъ къ судну въ самую ту минуту, когда поднимали на немъ паруса.
Плаваніе наше было благополучно; жаль только, что я не могъ пользоваться тми выгодами, которыя надялся имть отъ обращенія съ учеными людьми, находившимися на корабляхъ съ Посольствомъ. Мы догнали ихъ подл Суматры; тогда то я почувствовалъ всю важность своей потери! Любопытство не давало мн покоя, когда разсказывали о сдланныхъ разныхъ наблюденіяхъ въ продолженіе плаванія. Боле всего жаль было мн рдкихъ предметовъ Натуральной Исторіи, которыми можно бы украсить будущее мое сочиненіе; однакожь я утшалъ себя надеждою, что въ столь славной Имперіи, какова Китайская, найду множество предметовъ, которые съ избыткомъ вознаградятъ мою потерю.
Наконецъ мы достигли пристани. Тутъ большую половину ночи я провелъ за работою надъ сочиненіемъ краснорчиваго предисловія къ будущей книг. Когда ложился спать у голова моя наполнена была великими мыслями; мн приснилось, будто Китайской Императоръ, увдомясь объ отличныхъ моихъ талантахъ, поручилъ мн воспитывать Принцевъ. Звонъ гонгу разбудилъ меня поутру, что значило, что барки, на которыхъ велно везти насъ, отчалили отъ берега. Я поспшно одлся, выбжалъ на бортъ корабля въ самое то время, когда свита сходила на барки — и былъ весьма доволенъ своею исправностію. Когда уже проплыли около двухъ миль, мн вспало на мысль, что было бы очень хорошо срисовать Китайскіе берега; въ тужъ минуту я бросился за карандашемъ и бумагою — но, увы! карандашь и бумага остались въ корабл на постел. Желая всегда имть ихъ при себ, я держалъ то и другое въ чемодан. На канун ввечеру для памяти положилъ связку въ головахъ; по утру, спша одваться, забылъ ее, а слуги, ничего не зная о бумаг, взяли только чемоданъ. По крайней мр я постарался сдлать нкоторыя замчанія на бумажныхъ лоскуткахъ, не сомнваясь, что посл можно будетъ весьма легко составить нчто полное, а рисунки сдлать наизусть. — Мы прихали въ Пекинъ, гд помстились въ великолпномъ дом, однакожь намъ не дозволяли выходить со двора ни на одинъ шагъ. Насъ посщали Мандарины, о которыхъ совсмъ нечего писать. Они безпрестанно длали намъ одн и тже привтствія, такъ что даже переводчикамъ надоло повторять, что уже много разъ говорено было. Довольно сказать, какъ одинъ изъ Мандариновъ входитъ въ комнату, какъ поздравляетъ, какъ машетъ опахаломъ, пьетъ чай; вс одинъ на другаго совершенно походятъ. Я началъ уже думать, что не стоило труда здить такъ далеко, чтобъ увидть то, о чемъ можно имть достаточное понятіе, посмотрвши нсколько разъ Китайскія тни? Одинъ только человкъ, котораго я видлъ, заслуживаетъ вниманіе: онъ говорилъ по французски, и не походилъ на Мандариновъ. Это былъ Экс-Эзуитъ, прежній Миссіонарій, которой, отправляя свою должность, умлъ понравиться Двору, и вступилъ въ службу. Сколько этотъ казался занимательнымъ, столько прочіе были несносны. Мн удалось разспросить его о свойствахъ и нравахъ китайцевъ. Я не могъ насытишься его бесдою; столь была она пріятна и поучительна!
Наконецъ намъ объявлено, что Императоръ ожидаетъ Посольства въ Егол. Мысль объ описаніи садовъ сего очаровательнаго жилища пробудила мои таланты. Я вознамрился описать ихъ слогомъ піитическимъ, но такъ, чтобы въ немъ свтились историческія, философическія и моральныя картины Китайскаго Государства.
Прихали въ Еголъ. Тутъ занялись приготовленіями къ аудіенціи; къ тому еще не было удобнаго мста для писанья, и я не могъ разложить дорожныхъ своихъ замчаній. Карманы мои были наполнены бумажными лоскутками, на которыхъ я сокращенно записывалъ свои наблюденія. Не одинъ разъ раждалась во мн охота привести ихъ въ порядокъ — но никогда не удалось того сдлать. Написанное карандашемъ большею частію стерлось. Не смотря на то, я собралъ, что можно было, и все спряталъ съ подушками въ чемоданъ; казалось, что записки мои долженствовали быть сбережены въ цлости.
Спустя нсколько дней, Посольству велно обратно хать въ Пекинъ. Прибывши въ сію столицу, мы тотчасъ получили другое повелніе немедленно выхать изъ Китайскаго Государства. Насилу удалось намъ выпросить себ двудневную отсрочку.
Во все время путешествія изъ Пекина въ Кантонъ, я былъ нездоровъ и чувствовалъ нужду въ отдых; сверхъ того пришла мн охота ловить удою рыбу; въ хорошую погоду большую часть дня проводилъ я въ сей невинной забав. Однакожь я не забывалъ и о томъ, что надлежало привеети въ порядокъ мои замчанія. Много разъ я принимался за чемоданъ; но можно ли на корабл думать объ ученыхъ трудахъ, которые требуютъ тишины и спокойства? можно ли писать при безпрестанномъ крик матросовъ, при частыхъ посщеніяхъ, и всегдашнихъ забавахъ пассажировъ? Наконецъ мы приплыли къ берегамъ Англіи, — а я не вынималъ ни разу своихъ лоскутковъ, на которыхъ большая часть письма уже стерлась.