В кварталах дальних и печальных
вернуться

Рыжий Борис Борисович
Шрифт:

«Урал научил меня не понимать вещей…»

Урал научил меня не понимать вещей элементарных. Мой собеседник — бред… С тополя обрываясь, листы — «ничей», «чей», «ничей», как ромашка, кончились — «нет». Мой собеседник-бред ни черта не знать научил. В телаге, а-ля твой сосед — зэка, я шнырял по нему. Если Бог и дарил мне взгляд сквозь луну, то как надзиратель — сквозь пуп глазка. И хоть даль, зашвырнув горизонт (как лопату — Фрост, спешащий до друга с беседой), идет ко мне руку лизать юляще, как добрый пес, мигая румянцем, алеющим на щеке, все равно пред глазами, на памяти, на слуху: беготня по заводу, крик, задержавший нас, труп, качающийся под потолком в цеху ночном. И тень, как маятник, между глаз. 1993, март

«Смерть хороша по чуть-чуть…»

Смерть хороша по чуть-чуть. По ночам умирая, под утро воскреснув, за чаем, замечая какого-нибудь грача или ворона (точно не замечая), что единственной чопорной нотой стан проводов украшает, пенсне фонарных столбов, расцветающий как тюльпан восход, гремящего стеклотарой жлоба, воткнувшего свой костыль в планету старца с табачной пачкой, гулятелей лошадообразных псин, чьи глаза прозрачнее, чем собачьи, как-то вдруг понимаешь, что ты воскрес ненадолго, что первой строкой обманут. Смерть играет с тобою, как тяжеловес — подпуская, готовит нокаут. 1993, май

Отрывки

1.

Огромный город — церкви, зданья, банки (где я всю жизнь нежданный гость) — похож на полусъеденный лосось, чьи ломти спят на дне консервной банки. Ну а Христа здесь приняли б за панка… И каково лохматому б пришлось: не отберешь же у собаки кость, тем паче если ты противник палки.

2.

Луна, облагородив небосвод, мертвецкий взгляд несуетливо прячет, как незнакомец — в полы мятой шляпы, кусками тучи вытирая лоб, за ту же тучу. Каждый новый год новейший ливень обновляет слякоть, не очищая. И не надо плакать: судьба здесь такова, таков народ.

3.

Воруют все: помногу и помалу. Воруют все: и умный, и дурак. Взойдет скорее сор, чем добрый злак, когда поля ничем не засевают. Но все приходит к своему финалу задолго до финала. И за так лишь бог хранит любителей собак и меХиканских телесериалов.

4.

С букетом алых роз на стеблях вен уйти к нему не глупо, но излишне. Здесь даже смерть, и та живет и дышит, и так же ощущает тяжесть стен, в которых я живу две тыщи лет, за коими, под стать летучей мыши, висит звезда над одинокой крышей, сребря кресты могильные антенн.

5.

Но можно выйти в улицу и встать над допотопной рыжеватой лужей, и прошептать «я никому не нужен», в лицо извне глядящего отца, и ждать ответа, или ждать конца. Вот-вот начнется плесневая стужа. Здесь трудно жить, когда ты безоружен. А день в Свердловске тяжелей свинца. 1993, май

«Утро появляется там, где ночь…

Утро появляется там, где ночь исчезает. В колючем разливе света из глаз исчезают сны и проч. В глазах появляется лист газеты — «…потерялась собака, уши…», «…завтра войска Шеварднадзе…», «…развал науки…» Морщинится тень. Доеден завтрак. А мне некому подать руку… 1993, июнь

Пустота

Да, с пустотою я знаком. Как с ночью — Фрост. Я помню дом. Вернее ряд пустых домов. Как полусгнивших черепов глазницы, окна голубой взгляд останавливали мой. И я, слепец, всю жизнь подряд поймать чужой пытаюсь взгляд. Мне б там стоять, замкнув уста, и слушать ливень, в волосах шуршащий, как в соломе крыши, как в вечеру скребутся мыши, как ветер, выдувая ночь, копается в душе и прочь уносит клочья тихих слов, как выносили из домов добро, что кое-как нажили, оставив пряди белой пыли… …Скорей для памяти своей, а не для сумрачных гостей замки повесив. Помню дом. Да, с пустотою я знаком. 1993, июль

Суждения

* * *

Век на исходе. Скоро календарь сойдет на ноль, как счетчик у таксиста. Забегаешь по комнате так быстро, как будто ты еще не очень стар. Остановить, отпразднуем сей день. Пусть будет лень и грязь, и воздух спертый. Накроем стол. И пригласим всех мертвых. Век много душ унес. Пусть будут просто пустые стулья. Сядь и не грусти. Налей вина, и думай, что они под стол упали, не дождавшись тоста.

1.

Летний вечер в окне, словно в перепроявленном фото. Нависает звезда. Старый город во сне. Дождь исходит на нем вместе с собственным потом, И спешат фонари за закатом вослед. Я полсвета объехал верхом на осле. Созерцал, как несчастны счастливые люди. Завершилось стремленье. Окончилось чудо. Как плохое сукно, Мое сердце распалось на части. Но я счастлив вполне от того, что несчастлив. Я гляжу за окно.