В кварталах дальних и печальных
вернуться

Рыжий Борис Борисович
Шрифт:

«…В аллее городского сада…»

…В аллее городского сада сказала, бантик теребя: «Я не люблю тебя, когда ты такой, Борис». А я тебя — увы, увы — люблю, любую. Целую ручку на ветру. Сорвал фиалку голубую, поскольку завтра я умру. 1997

«В белом поле был пепельный бал…»

«В белом поле был пепельный бал…» [33] — вслух читал, у гостей напиваясь, перед сном как молитву шептал, а теперь и не вспомнить, признаюсь. Над великой рекой постою, где алеет закат, догорая. Вы вошли слишком просто в мою жизнь — играючи и умирая. Навязали свои дневники, письма, комплексы, ветви сирени. За моею спиной у реки вы толпитесь, печальные тени. Уходите, вы слышите гул — вроде грохота, грома, раската. Может быть, и меня полоснул тонким лезвием лучик заката. Не один ещё юный кретин вам доверит грошовое горе. Вот и всё, я побуду один, Александр, Иннокентий, Георгий [34] . 1997

33

Начало стиха — строка из стихотворения И. Анненского «Дымы».

34

Имена любимых поэтов Б. Рыжего — Александра Блока, Иннокентия Анненского, Георгия Ив анова.

«…Кто тебе приснился? Ежик?!..»

И. К. [35]

…Кто тебе приснился? Ежик?! Ну-ка, ну-ка, расскажи. Редко в сны заходят все же к нам приятели ежи. Чаще нас с тобою снятся дорогие мертвецы, безнадежные страдальцы, палачи и подлецы. Но скажи, на что нам это, кроме страха и седин: просыпаемся от бреда, в кухне пьем валокордин. Ежик — это милость рая, говорю тебе всерьез, к жаркой ручке припадая и растроганный до слез. 1997

35

И.К. — Ирина Князева, жена поэта.

Элегия («…Нам взяли ноль восьмую алкаши…»)

…Нам взяли ноль восьмую [36] алкаши — И мы, я и приятель мой Серега, Отведали безумия в глуши Строительной, сбежав с урока. Вся Родина на пачке папирос. В наличии отсутствие стакана. Физрук, математичка и завхоз Ушли в туман. И вышел из тумана Огромный ангел, крылья волоча По щебню, в старуш ачьих ботах. В одной его руке была праща, В другой кастет блатной работы. Он, прикурив, пустил кольцо Из твердых губ и сматерился вяло. Его асимметричное лицо Ни гнева, ни любви не выражало. Гудрон и мел, цемент и провода. Трава и жесть, окурки и опилки. Вдали зажглась зеленая звезда И осветила детские затылки. …Таков рассказ. Чего добавить тут? Вот я пришел домой перед рассветом. Вот я закончил Горный институт. Ты пил со мной, но ты не стал поэтом. 1997

36

Бутылка вина 0,8 л., в торговле использовалась обычно для розлива дешевых сортов крепленого вина.

«Давай по городу пройдем…»

Давай по городу пройдем ночному, пьяные немножко. Как хорошо гулять вдвоем. Проспект засыпан белой крошкой. …Чтоб не замерзнуть до зари, ты ручкой носик разотри. Стой, ничего не говори. Я пессимист в седьмом колене: сейчас погасят фонари — и врассыпную наши тени, как чертенята, стук-постук нет-нет, как маленькие дети. Смотри, как много их вокруг, да мы с тобой одни на свете. 1997

«…Дым из красных труб…»

…Дым из красных труб — как нарисовали. Лошадиный труп в голубом канале. Грустно без Л.Д. [37] , что теперь на море. Лодка на воде, и звезда — во взоре. Но зато Л.А. [38] — роковая дама, и вполне мила, как сказала мама. Словно сочинил это Достоевский. До утра кадил фонарями Невский. И красив как бог на краю могилы Александр Блок — умный, честный, милый. 1997

37

Л.Д. — Менделеева Любовь Дмитриевна (1881–1939) — жена А.А. Блока.

38

Л.А. — Дельмас Любовь Александровна (1884–1969) — оперная певица, увлечение А.А. Блока.

«Поехать в августе на юг…»

Поехать в августе на юг на десять дней, трястись в плацкарте, играя всю дорогу в карты с прелестной парочкой подруг. Проститься, выйти на перрон качаясь, сговориться с первым о тихом домике фанерном под тенью шелестящих крон. Но позабыть вагонный мат, тоску и чай за тыщу двести, вдруг повстречавшись в том же месте, где расставались жизнь назад. А вечером в полупустой шашлычной с пустотой во взоре глядеть в окно и видеть море, что бушевало в жизни той. 1997

К Олегу Дозморову [39]

Владелец лучшего из баров [40] , боксер [41] , филолог и поэт, здоровый, как рязанский боров, но утонченный на предмет стиха, прими сей панегирик — элегик, батенька, идиллик. Когда ты бил официантов [42] , я мыслил: разве можно так, имея дюжину талантов [43] , иметь недюжинный кулак. Из темперамента иль сдуру хвататься вдруг за арматуру. Они кричали, что — не надо Ты говорил, что — не воруй. Как огнь, взметнувшийся из ада, как вихрь, как ливень жесткоструй — ный, бушевал ты, друг мой милый. Как Л. Толстой перед могилой. Потом ты сам налил мне пива, орешков дал соленых мне. Две-три строфы [44] неторопливо озвучил в грозной тишине. И я сказал тебе на это: «Вновь вижу бога и поэта» [45] . …Как наше слово отзовется, дано ли нам предугадать [46] ? Но, право, весело живется. И вот уж я иду опять в сей бар, единственный на свете, предаться дружеской беседе [47] . 1997

39

Все примечания к этому стихотворению сделаны Б.Рыжим.

40

Дозморов действительно владел пивным баром, название которого точно установить не удалось. Впрочем, правнук поэта в своем последнем интервью, данном журналу «Poems and Poets», сказал, что бар никак не назывался вообще или назывался «У Федора».

41

О.Дозморов боксом не занимался, что можно увидеть, заглянув в «Воспоминания» поэта. «…Двадцать семь лет, треть моей жизни, прошли в борцовском зале. О, эти продолговатые штанги, круглые гантели и перекладина…» Боксом же занимался Б.Рыжий, который, по меткому замечанию современника, «так любил сей вид спорта, что любого понравившегося ему вмиг окрестит боксером, а после и сам верит в это».

42

Факт избиения официантов официально не подтверждается.

43

О.Дозморов был замечательным музыкантом и рисовал темперой.

44

Какие именно строфы имеются в виду — неизвестно.

45

Над этим двустишием Б.Рыжий особенно тяжело и мучительно работал, имеется около двухсот вариантов. «…Боря целый месяц сочинял две особенно важные строчки, а меня с детьми на это время выгнал из дому…» — вспоминает жена Б.Рыжего.

46

«Как отзовется слово наше, предугадать нам не дано… А нам, друзья, не все ль равно…» Ф.И. Тютчев.

47

Явная поэтизация. «…В баре этого Дозморова всегда шум, гам. Девки орут, а мужики гогочут. Мат-перемат. Работают сразу два мощных магнитофона и все танцуют. Боже, как злачное место, где всегда ждет меня моя…» (из дневника Б.Рыжего).

«В те баснословнее года…»

В те баснословнее года нам пиво воздух заменяло, оно, как воздух, исчезало, но появлялось иногда. За магазином ввечеру стояли, тихо говорили. Как хорошо мы плохо жили, прикуривали на ветру. И, не лишенная прикрас, хотя и сотканная грубо, жизнь отгораживалась тупо рядами ящиков от нас. И только небо, может быть, глядело пристально и нежно на относившихся небрежно к прекрасному глаголу жить. 1997