– Подскажешь?

Она в ответ только махнула рукой.

…Свист шпаг. Только что закончилась очередная серия «Гардемаринов». Я, десятилетняя и слегка шальная, брожу по комнате, слушая незабываемое: «…но шпаги свист и вой картечи»… Как мне будоражат кровь эти слова – «шпаги свист»! Я с нетерпением жду каждого поединка в серии: звон шпаг разбегается по моей крови тысячей мурашек. И я не знаю названия этой легкости, от которой не спится ночью, от которой моя голова давно не на месте. Нет, я не мечтаю быть ни прекрасной Ягужинской, ради которой мужчины готовы на предательство, ни другими героинями. Я хочу быть одним из тех юношей, которые так ловко скрещивают шпаги…

Я возвратилась в гостиную. Пофигистка посмотрела на меня и слегка улыбнулась.

– Ты, правда, этого хочешь?

– Безумно! – твердо сказала она.

– Но, послушай… Это, скорее всего, нереально. Фехтование – профессиональный спорт, туда идут с детства. А ты хочешь, чтобы я, почти тридцатилетняя тетка, обремененная разводом и знанием психологии, пошла махать шпагой!

– Нет. – Она покачала головой. – Я не хочу этого.

Я облегченно вздохнула.

– Этого хочешь ты. Так хочешь, что будешь жалеть до конца жизни, если не попробуешь.

Я продолжала твердить, что это – подлинное безумие, даже тогда, когда Пофигистка усадила меня за компьютер в поисках школы фехтования.

В тот день Инкой овладел один из тех приступов бесшабашности, который подговаривает писать откровенные письма бывшим любовникам, бродить по улицам в промокшей обуви, наплевав на возможную простуду, подчиняться сиюминутным прихотям и улыбаться людям на улицах, невзирая на отсутствие смысла в жизни.

Инка вышла с работы, вдохнула июньский вечер, и запах теплого неба тут же разбежался по крови как вино. Ее смена закончилась в восемь: жара уже спала, и теперь в воздухе чувствовались первые нотки ночной свежести. По светлому небу расползалась лиловая дымка. На волнах едва ощутимого ветра по улицам плыл тополиный пух.

Стоя на крыльце, Инка потянулась всем телом, почувствовала, как оно изогнулось в тонкой трикотажной оболочке платья. Медленно, словно раздвигая телом воду, она двинулась в сторону метро. По мере приближения к красной букве «М» ее шаги замедлялись. И у самых ступенек в урчащее подземелье она поняла: меньше всего ей сейчас хочется возвращаться домой, где ее ждет Костя и утренний салат, киснущий в холодильнике.

Ей хотелось другой еды и другого мужчины на этот вечер. Инка все же спустилась в метро, но вышла на «Новокузнецкой» и направилась в одно из любимых кафе, где последний раз была год назад. С аппетитом поужинав грибным жульеном, запеченной рыбой и воздушным картофельным пюре, она отправилась бродить по городу.

Это была странная прогулка. Инка очень давно не гуляла одна, и ей казалось, что совершается некий ритуал – посвящение ее в новую роль. Закатное небо над Москвой, теплый воздух, облегающее как вторая кожа платье, купленное на остатки зарплаты, – все это были кусочки из той мозаики, которую Инопланетянка давно собиралась сложить и никак не могла.

Она купила мороженое и съела его, сидя на скамейке в Александровском саду. Потом пошла дальше.

На Кузнецком мосту она затормозила возле «Джаганата». Трое мальчиков с дредами играли на барабанах, собрав вокруг себя приличную толпу. Инка зависла в ней, завороженная ритмом. Мальчики играли с азартом: ладони бойко отскакивали от кожаной поверхности. Они улыбались то ли зрителям, то ли не видимому для остальных танцующему Будде.

Инка почувствовала, как ее ноги начали притопывать под дикую бесшабашную пляску звуков. Тело хотело танцевать… нет, даже не танцевать, а нестись, кружиться, выделывать немыслимые движения, трясти руками и ногами, сбрасывая с них, как пыль, прилипшие минуты.

Некоторое время Инопланетянка еще колебалась: стоит ли привлекать к себе слишком много внимания? Но потом она пролистнула страницы Золотой тетради, и робкие убогие невнятные желания осыпались с них пересохшими буквами. Уметь желать – то же самое, что уметь жить. «Танцевать – когда хочется танцевать», – мысленно решила она и шагнула вперед.

Ее ладони сами собой сошлись над головой, сходились и расходились, и вот она уже закружилась, отталкивая ногами землю. Веселая сумасшедшая пляска под барабаны мальчиков с дредами – Инка давно так не веселилась. Народ бурно хлопал, кто-то восторженно засвистел. Но ей в целом было все равно: она плясала ради себя самой, своего удовольствия. Не больше и не меньше.

…День закончился на Горбатом мосту, где Инка целовалась с одним из музыкантов с дредами, который властно взял ее за руку и, хмельную от ритма, повел гулять по ночной Москве. Время от времени он останавливался, доставал из рюкзака барабан и начинал выбивать ритм, а Инка плясала. Каждый раз тело творило новый танец, в зависимости от того, где они оказывались. Танец ночи, танец моста, танец огней, плывущих в темной речной воде, танец взгляда, которым мужчина смотрит на желанную женщину.

Инке было все равно, где заканчивается вчера и начинается завтра. Она упивалась радостью. Спать ей не довелось, зато выпало много пить и смеяться.