В первый день в толпе сновало немало подгулявших и не вполне еще протрезвевших мастеровых, которых всегда можно было распознать по пристрастию к огромным, до полуметра в диаметре, баранкам. Их покупали «для смеха» и носили, продев в отверстие голову. «Наденет и ходит, как дурень!» — сердились московские кумушки, но сердились они зря: наряду с размеренным колокольным звоном фигура пошатывающегося мастерового в ожерелье из баранки была одним из знаков и символов наступающего поста.

С четверга до воскресенья на Вербной неделе, когда до Пасхи оставалось уже совсем немного времени, устраивался ежегодный базар на Красной площади, так и именовавшийся Вербой. По всей площади параллельно Кремлевской стене рядами расставлялись тесовые ларьки и холщовые палатки, в которых торговали самыми разнородными предметами: церковной утварью, искусственными цветами и антиквариатом, сластями и золотом, деревянными резными изделиями — от кухонной утвари до мебели, глиняной посудой, книгами, тканями и платками, птичками и рыбками.

Верба была особенно любима детьми, и ходили сюда — главным образом мастеровые, фабричные, мещане, мелкое купечество — непременно семейно, празднично принарядившись и по-праздничному же щедро, так что никто из детей не оставался без покупки. Для удовольствия хватало 20–30 копеек — можно было купить и сластей, и свистулек, и даже живых рыбок в банке.

Из специально предпраздничных товаров продавалось огромное количество вербы — и обычной, лесной, связанной пучками, и «детской», украшенной бумажными цветами, ленточками, восковыми яблочками и ангелочками.

Затем предлагалось множество яиц — и натуральных, куриных, и всевозможных подарочных: и простых деревянных писанок, и сделанных из картона, фарфора, камня, шелка, бисера, хрусталя, разъемных, шоколадных, сахарных, синельных, сусальных, хотьковских — с херувимчиками, с сюрпризами, с картинками, — только выбирай. Разумеется, были и всевозможные краски для яиц.

Все остальное пространство немаленького базара занимали традиционные для Вербы товары, преимущественно не полезного, а «увеселительного» назначения. Здесь были бумажные цветы, богородская и троицкая игрушка — жестяные дудки и барабанчики, пистолетики и щелкуны, механические барабанящие зайчики и бекающие барашки, «летающие колбасы» с визгом, «американские яблочки» на резинках, обезьянки из синели (их прикалывали на булавке на пальто), тряпочные бабочки, водяные соловьи, «издыхающие свинки», издающие пронзительный визг (резиновые, с пищалкой), заводные мыши и лягушки (на механике или двигающиеся с помощью резинки на катушке).

Целые ряды были завалены всякими безделушками и «чудесами техники» — алебастровыми фигурками, хлопушками, стеклянными шарами с домиками или «океаном» внутри (травки и плавающая рыбка), «камнями-стеклорезами», «вечными свечами», которые «горят несгораемо», и т. п.; горами всевозможных сластей — леденцами-монпансье, финиками, пряниками, шепталой, кишмишем, фисташками, халвой, рахат-лукумом, засахаренными орешками и царьградскими стручками. Гроздьями висели разноцветные воздушные шары; иногда отрывались и воспаряли в небо, заставляя всю площадь задирать головы.

С шипением разворачивались длиннейшие «тещины языки» — и сворачивались обратно с гнусавым воплем. Кувыркались в стеклянных пробирках «морские жители» — крошечные, ростом не более таракана синие и желтые чертики дутого стекла: пробирка наполнялась водой и закрывалась сверху тонкой резинкой; на резинку нажимали пальцем и юркий чертик то взвивался вверх, то стремительно шел на дно. Стоила такая игрушка в конце столетия копеек 15–20 и продавалась почему-то только на Вербе.

Ярмарка длилась до Вербного воскресенья, и в субботу и воскресенье на ней происходили гулянья в экипажах: совершали круг по Красной площади и потом раскатывали вдоль по Тверской почти до Триумфальной арки.

Верба и Красная площадь оставались неразлучны многие годы, но все-таки когда строился Исторический музей и половина площади превратилась в огромный котлован, популярный базар пришлось перенести частью на Смоленский рынок, а частью — в здание Манежа. Чуть позднее то же самое произошло, когда возводили новое здание Верхних торговых рядов, а все пространство Красной площади занимали металлические ангары с временной рядской торговлей. Потом Ряды открылись — и Верба вернулась к Кремлевским стенам, чтобы не покидать их вплоть до революции.

Из сезонных ярмарок самой длительной была фруктовая, функционировавшая на Яблочном торгу близ Ильинских ворот все лето.

20 июля была подгородняя ярмарка и гулянье для крестьян Елохова, Красного села, Покровского-Рубцова на Воронцовом поле; 1 августа — медовая ярмарка под Симоновым монастырем; на Преображение — яблочная ярмарка под Новоспасским, а с 28 по 30 августа вплоть до реформы проходила знаменитая в городе и его окрестностях ярмарка возле Иванова монастыря. В эти дни сюда, как тогда выражались, «к Ивану Постному», съезжались подмосковные крестьянки с рукоделием (в основном льняными изделиями) и свозили, как бы сейчас выразились, «сельхозпродукты». Живописен был не только сам торг, но и ярмарочные вечера, когда «сотни торгашей, утомленные целенаправленной сутолокой с покупателями, тут же, у своих ларей и лотков, на земле, зачастую сырой и даже мокрой, располагались и для ночного отдохновения, заложив под голову какое-нибудь тряпье или картуз, — живописал Д. А. Покровский. — Точно так же и приезжие мужики и бабы лежали распростертыми, кто на возу, а кто и под возом; там и сям мелькали фонари, зажженные более предупредительными из них. Нужно было подумать и о коротком отдыхе, и о том, чтобы проснуться не с пустым возом и карманами» [243] .

Всякая ярмарка становилась праздником для жителей ближайшего района. Рядом с торговой площадью возводили, как на гулянье, полотняные балаганы, выставляли свой товар игрушечники и продавцы сластей и воздушных шаров. «Мне очень нравилась вся атмосфера ярмарки, — вспоминала Алиса Коонен, — выкрики продавцов, зазывавших прохожих к своим ларькам, звуки гармони и шарманки… Тут же в толпе кувыркались на затрепанных ковриках бродячие акробаты, со скрипом вертелась видавшая виды карусель» [244] . У сотен ларьков и прилавков толпился пестрый народ, и все пространство свистело, пищало, щелкало и гудело многочисленными свистульками и дудками. Потом ярмарка проходила, и на опустевшей площади оставались лишь горы смятых бумажек, объедков и огрызков да пьяные, валявшиеся по обочинам в канавах.