Шрифт:
— Не плачь, Чочой. У тебя нет больше отца, но у тебя есть мать и друзья.
Чочой, отпустив Очера, вытер глаза грязными кулачками и слабо улыбнулся Тому.
Том тяжело вздохнул и сказал как можно тверже, как и полагается настоящему мужчине:
— Дай руку, мой друг! Клянусь тебе, что никогда и ни за что на свете не оставлю тебя одного в беде!
— Спасибо, Том, спасибо тебе... — тихо ответил Чочой, крепко пожимая худенькую черную руку товарища.
— Пойдем к нам в хижину, — ласково пригласил его Том. — Может, отец мой споет нам свои негритянские песни. Ты же очень любишь слушать, как поет мой отец...
Опираясь на плечо Тома, Чочой встал на ноги.
— Пойдем с нами, Очер, — сказал он, погладив собаку.
Когда Чочой и Том подходили к хижине негра, навстречу им из-за сугроба вышли сыновья Кэмби. Впереди Дэвида шел его старший, восемнадцатилетний брат Адольф.
В противоположность Дэвиду Адольф был тощий, костлявый, с худым благообразным лицом. Темные глаза его казались задумчивыми и даже грустными.
— Вот тебе, пожалуйста, — повернулся в сторону брата Адольф, широким жестом указывая на Чочоя, — этот мальчишка потерял отца. Лет в пятнадцать-двадцать он, быть может, и сам умрет...
Чочой был ошеломлен этой фразой. «Как — умру? Почему так скоро умру?» — хотелось ему спросить, но он молчал, не сводя немигающих глаз с Адольфа. А тот продолжал:
— Народы эти у нас вымирают, как вымирают зубры. Но для зубров устраивают заповедники, чтобы как-то спасти их от вымирания. А почему же здесь для этих народов ничего не делается?
— Вот колледж окончишь, потом в университет пойдешь, после университета заповедник для эскимосов и чукчей устроишь, бизнесменом станешь!
Еще долго разглагольствовали братья, загородив собой тропинку и словно не замечая, что мальчикам хочется пройти дальше.
— Вот посмотри хорошенько на него...—Адольф присел на корточки и сочувственно улыбнулся Чочою. — Какое худое у него лицо! На этом лице — явные признаки обреченности... А ну-ка, мальчик, сними малахай, покажи нам свою голову...
— Сейчас же зима, он простудится, — не выдержал Том. — У него же отец умер...
— Что? — удивленно поднял брови Адольф. — Простудится? А это кто там подал голос? Это ты, черномазый?
Сочувственной улыбки на лице Адольфа как не бывало.
— Оставь ты их сегодня в покое обоих, — лениво посоветовал Дэвид. — Меня не столько эти щенки привлекают, сколько вот эта настоящая собака. — Он указал глазами на Очера.
У Чочоя болезненно сжалось сердце. Он обхватил руками шею Очера и вполголоса сказал:
— Пойдем, Очер, пойдем скорее назад.
Дернув Тома за рукав, Чочой поспешил отойти со своим другом от сыновей Кэмби как можно подальше.
— Говорят, этот пес — прекрасный передовик в нарте, — донесся до мальчиков голос Адольфа. — Надо будет сказать отцу, чтобы он забрал его. Зачем он теперь в этой яранге? Ведь Кэргын умер...
— Ну да, да, конечно. Кэргын умер, и сын его тоже обречен на смерть, — насмешливо ответил брату Дэвид.
Том и Чочой подошли к хижине Джима с другой стороны. Старый негр впустил мальчиков вместе с собакой.
—Что они вам говорили? — спросил Джим, посмотрев в заплаканное лицо Чочоя. — Я в окно глядел, когда они с вами разговаривали.
— Собака им моя понравилась, — всхлипывая, промолвил Чочой. — Отнимут, наверное.
Джим почесал свою кудрявую голову, потер жесткими пальцами лоб и сказал:
— Ничего, ничего, Чочой... Успокойся, мальчик, успокойся, мой милый мальчик. Все будет хорошо, обязательно все будет хорошо...
Старому негру очень хотелось утешить Чочоя, но было видно, что он нисколько не верит в хороший исход разговора с сыновьями Кэмби. И действительно, глядя на собаку, Джим думал о том, что раз она понравилась Дэвиду и Адольфу, значит, не сегодня-завтра ее заберут.
Заметив, что Чочой никак не может развязать озябшими руками тесемки малахая. Джим, громыхая своей деревянной ногой, бросился ему помогать. Затем, отряхнув с одежонки Тома снег, старый негр засуетился у печки.
— Сейчас, сейчас, мальчики, сейчас будет тепло, — приговаривал он. — Сейчас горячего чаю напьемся. Где-то у меня даже припрятан кусочек сахару...
Том проглотил слюну и, подмигнув Чочою, улыбнулся.
Вскоре Чочой сидел за столом, а перед ним дымилась глиняная кружка с горячим чаем.
Джим расколол ножом сахар, дал самый большой кусочек Чочою и ласково сказал:
— Пей, мальчик, пей. Постарайся забыть о своем горе. Пора уже тебе сердце одевать в железную кольчугу. Иначе трудно будет жить на свете.