— Была любимая ящерица.

Кэтлин не знала, смеяться ей или плакать.

— О нет! — простонала девушка. — Она не могла…

Эм Джи провел рукой по волосам.

— Нет. Бабушка Чанг отдала ее на время своему внуку. Но его невозможно уговорить расстаться с ней.

— Это очень плохо, — согласилась девушка. — Мне так хотелось познакомиться с Саем.

Опять молчание. Тобин целую вечность смотрел в окно.

— Ты действительно купила центр?

Снова эта глупая, безумная надежда, словно у нее внутри кипел сосуд с жидкостью, готовый вот-вот взорваться. Кэтлин даже не заметила, что прижала руку к груди, будто хотела предотвратить катастрофу.

— Я признаю, что Джимми Дин очень хорош, когда играет с «Крейзи», — сказала она, боясь дышать. — Но больше всего мне нравится то, что он делает с «Буффало Спрингфилд».

Эм Джи крепко зажмурился, словно ему было больно смотреть на свет. Это было чересчур.

— Пожалуйста, Кэтлин, перестань. Ты не представляешь, как мне было трудно уйти от тебя.

И тогда она сделала то, за что ее сурово осудил бы лечащий врач. Не говоря уже о бабушке. Она схватила Эм Джи за плечи и развернула его лицом к себе.

— Ох!

На его лице появилось испуганное выражение. Кэтлин отмахнулась.

— Со мной все в порядке. Когда мне больно, я так и говорю. А ты не думаешь, что перед уходом имело смысл поговорить со мной?

Она видела, что в его глазах, полных горечи и самоуничижения, разгорается крохотная искорка надежды, ищущей путь наружу. Такая же слабая, как когда-то горела и в ней.

— Ты же собиралась держаться подальше от меня. Сама говорила.

Она боролась со старыми воспоминаниями, еще более старыми привычками и вспомнила недавние уроки.

— Это потому, что я боялась за тебя. И не хотела, чтобы ты чем-то жертвовал ради меня. Боялась быть камнем у тебя на шее.

Девушка совсем сбила его с толку.

— Камнем? Каким камнем?

Она ухитрилась слегка усмехнуться.

— Я ведь много читала. Кто-то сказал, что мужчинам, прошедшим войну, не для чего жить. Что бремя любви другого человека делает людей уязвимыми. Заставляет их отодвигаться на безопасное расстояние. Может быть, именно это и убило моего отца. Теперь не узнать. Но я видела, как тебя изменила наша любовь. Как она подействовала на твою реакцию. Ты ведь не мог защищаться, как раньше. Я не хотела, чтобы с тобой произошло то же, что с моим отцом.

— Этого не случилось бы. Я куда хуже отношусь к любимым женщинам, чем к себе.

Она решилась.

— А меня ты любишь?

Он ответил не сразу. Чудилось, что его глаза источают тот нежный зеленый свет, который казался ей столь притягательным. Наконец Эм Джи сжал ладонями ее лицо и заглянул в глаза с такой обезоруживающей искренностью, что у Кэтлин защемило сердце.

— Я люблю тебя, — сказал он. Просто и прямо, как будто это была единственная истина, которую он знал в своей жестокой и беспокойной жизни и которая одна могла сокрушить его.

Именно в это мгновение Кэтлин окончательно поняла, что ничего другого для нее не существует. Ни условностей, ни безопасности, ни душевного равновесия. Потому что только в глазах Эм Джи она обретала новый мир, только его голос говорил ей, что чудеса возможны. Он поразил, околдовал и поработил ее. И даже сейчас, когда ее сердце разрывалось при виде его безнадежно тоскливых глаз, она сознавала, что никогда раньше не испытывала такой сладкой боли.

На горе или на радость, слепо или с открытыми глазами, но она любила его. Зная, что это — безумие, и все же идя наперекор здравому смыслу. Неистово, страстно. Как собственница. И что бы ни принесла ей эта любовь — муки, страдание, даже смерть, — девушка знала, что не сможет отвернуться от нее. От него. Если бы вдруг злой рок вынудил ее уйти и оставить его одного со страшным горем в глазах, она не пережила бы этого.

Ни слова не говоря, Кэтлин протянула руки, как только что сделал Эм Джи, повернула его лицо к себе, увидела кипящие в его глазах злые слезы и улыбнулась так открыто, как подсказывало ей бьющееся по-новому сердце.

— Я тоже люблю тебя, Майкл Джордж Тобин. И что же мы будем делать?

Он вздрогнул от этого прикосновения и от неожиданно прозвучавших слов. Глаза его были прикрыты, лицо словно окаменело. Девушка затаила дыхание.

— Кэтлин, мы не можем… Ты не можешь, — поправился он. — Я не подхожу тебе.

— Чудесно подходишь.

— Я…

— Эм Джи, — мягко сказала она, не отпуская его и стараясь не растревожить старую боль, которую он носил в себе. — Марии и Люси давно нет на свете. Пусть покоятся с миром.

Он открыл, глаза. Кэтлин бесстрашно встретила этот взгляд, уверенная, что не ее слова стали причиной бушевавшей в нем бури. Желая только одного: чтобы он наконец перестал осуждать себя.

— Как я могу быть уверен, что с тобой ничего не случится?