Шрифт:
БВЛ, с. 95–96
* * *
Пенье отныне заглушено плачем, Горе владеет душой и умом, Лучший из смертных уходит: по нем, По короле нашем слез мы не прячем. Чей гибок был стан, Чей лик был румян, Кто бился и пел — Лежит бездыхан. Увы, зло из зол! Я стал на колени: О, пусть его тени Приют будет дан Средь райских полян, Где бродит Святой Иоанн. Тот, кто могилой до срока захвачен, Мог куртуазности стать королем; Юный, для юных вождем и отцом Был он, судьбою к тому предназначен. Сталь шпаг и байдан, Штандарт и колчан Нетронутых стрел, И плащ златоткан, И новый камзол Теперь во владенье Лишь жалкого тленья; Умолк звон стремян; Все, чем осиян Он был, — скроет смертный курган. Дух благородства навеки утрачен, Голос учтивый, пожалуйте-в-дом, Замок богатый, любезный прием, Всякий ущерб был им щедро оплачен. Кто, к пиршеству зван, Свой титул и сан Забыв, с ним сидел, Беседою пьян Под пенье виол — Про мрачные сени Не помнил: мгновенье — И, злом обуян, Взял век-истукан Того, в ком немыслим изъян. Что б ни решил он, всегда был удачен Выбор; надежно укрытый щитом, Он применял фехтовальный прием Так, что противник им был озадачен; Гремя, барабан Будил его стан; Роландовых дел Преемник был рьян В бою, как орел, — Бесстрашен в сраженье, Весь мир в изумленье Поверг великан От Нила до стран, Где бьет в берега океан. Траур безвременный ныне назначим; Станет пусть песне преградою ком, В горле стоящий; пусть взор, что на нем Сосредоточен был, станет незрячим: Ирландец, норманн, Гиенна, Руан, И Мена предел Скорбят; горожан И жителей сел Разносятся пени — В Анжу и Турени; И плач англичан Летит сквозь туман, — И в скорби поник алеман. Едва ль у датчан Турнир будет дан: На месте ристалищ — бурьян. Дороже безан Иль горстка семян Всех царств, если царский чекан. Страшнейшей из ран На части раздран — Скончался король христиан. ПТ, с. 82–84
* * *
Споемте о пожаре и раздоре, Ведь Да-и-Нет свой обагрил кинжал; С войной щедрей становится сеньор: О роскоши забыв, король бездомный Не предпочтет тарану пышный трон, В палатках станет чище жизнь вельмож, И тем хвалу потомки воспоют, Кто воевал бесстрашно и безгрешно. По мне, звон сабель — веский довод в споре, Знамена ярче, если цвет их ал, Но сторонюсь я ссор, коль на ковер Кость со свинцом кидает вероломный. О, где мой Лузиньян и мой Ранкон? Истрачен на войну последний грош, И латы стали тяжелее пут, И о друзьях я плачу безутешно. Когда б Филипп спалил корабль на море И там, где ныне пруд, насыпал вал, И взял Руанский лес, спустившись с гор, И выбрал для засады дол укромный, Чтоб знал, где он, лишь голубь-почтальон, — На предка Карла стал бы он похож, Что с басками и саксами был крут, И те ему сдавались неизбежно. Война заставит дни влачить в позоре Того, кто честь до боя потерял, Едва ль мой Да-и-Нет решит Каор Оставить — он в игре замешан темной И ждет, когда король отдаст Шинон: Чтобы начать войну, момент хорош, Ему по сердцу время трат и смут, Страну он разоряет безмятежно. Когда корабль, затерянный в просторе, Сквозь шквал, на скалы, потеряв штурвал, Несется по волнам во весь опор, Чтоб жертвой стать стихии неуемной, — Моим подобных бедствий даже он Не терпит: что ж! мне больше невтерпеж Ложь, и небрежность, и неправый суд Той, на кого молюсь я безуспешно. В Трайнаке быть, когда там пир начнут, Ты должен, Папиоль, собравшись спешно. Роджьеру спой, что мой окончен труд: Нет больше рифм на «омный», «он» и «ежно». ПТ, с. 90–91
* * *
Если б трактир, полный вин и ветчин, Вдруг показался в виду, Буковых чурок подбросив в камин, Мы б налегли на еду, Ибо для завтрака вовсе не рано; День стал бы лучшим в году, Будь ко мне так же добра дона Лана, Как и сеньор Пуату. С теми, кто славой твоей, Лимузен, Стал, я проститься хочу; Пусть от других Бель-Сеньор с Цимбелин Слышат отныне хвалу, Ибо я Даму нашел без изъяна И на других не гляжу — Так одичал от любви; из капкана Выхода не нахожу. Юная, чуждая поз и личин, Герб королевский в роду, Лишь ради вас от родимых долин Я удаляюсь в Анжу. Так как достойны вы славного сана, Вряд ли украсит главу, Будь она римской короной венчана, — Больше уж чести верну. Взор ее трепетный — мой властелин; На королевском пиру Возле нее, как велит господин, Я на подушке сижу. Нет ни в словах, ни в манерах обмана: В речи ее нахожу Тонкость бесед каталонского плана, Стиль — как у дам из Фанжу. Зубы — подобие маленьких льдин — Блещут в смеющемся рту, Стан виден гибкий сквозь ткань пелерин, Кои всегда ей к лицу, Кожа ланит и свежа и румяна — Дух мой томится в плену: Я откажусь от богатств Хорасана, Дали б ее мне одну. Дамы такой и в дали океана, Как Маиэр, не найду. ПТ, с. 100–101
* * *
Люблю я дыханье прекрасной весны И яркость цветов и дерев; Я слушать люблю средь лесной тишины Пернатых согласный напев В сплетенье зеленых ветвей; Люблю я палаток белеющий ряд, Там копья и шлемы на солнце горят, Разносится ржанье коней, Сердца крестоносцев под тяжестью лат Без устали бьются и боем горят. Люблю я гонцов неизбежной войны, О, как веселится мой взор! Стада с пастухами бегут, смятены, И трубный разносится хор Сквозь топот тяжелых коней! На замок свой дружный напор устремят, И рушатся башни, и стены трещат, И вот — на просторе полей — Могил одиноких задумчивый ряд, Цветы полевые над ними горят. Люблю, как вассалы, отваги полны, Сойдутся друг с другом в упор! Их шлемы разбиты, мечи их красны, И мчится на вольный простор Табун одичалых коней! Героем умрет, кто героем зачат! О, как веселится мой дух и мой взгляд! Пусть в звоне щитов и мечей Все славною кровью цветы обагрят, Никто пред врагом не отступит назад! Блок, с.727–728
Ричард Львиное Сердце
* * *
Дофин, как и графу Ги, Вам — чтоб от схватки сторон Вы меньший несли урон — Хочу я вправить мозги: Нас связывал договор, Однако с недавних пор Ваш образец — Изенгрин Не только в смысле седин. Пустились со мной в торги, Едва лишь узнав, что звон Монет не проник в Шинон И влезла казна в долги; Используете раздор, Чтоб сделать новый побор: По-вашему, ваш господин — Скупец и маменькин сын. Предпримете ль вы шаги, Чтоб был Иссуар отмщен? Собран ли ваш батальон? Пускай мы ныне враги, Прощаю вам ваш позор, — Ведь Ричард не любит ссор И в бой во главе дружин Пойдет, коль надо, один. Я лучше, чем вы, слуги Не знал, но лишь бастион Над замком был возведен, Вы стали делать круги: Покинули дам и двор, Любовь и турнирный спор. Так выбейте клином клин — Ведь нет средь ломбардцев мужчин. Сирвента, во весь опор Скачи в Овернь! Приговор Мой объяви, чтоб един Стал круг из двух половин. Ребенку ложь не в укор, И пренье с конюшим — вздор: Не было б худших причин, Чтоб гневался властелин. ПТ, с. 102–103
Дофин Овернский
* * *
Король, из меня певца На свой вы сделали вкус; Но столь коварен искус, Что не могу ни словца С вами пропеть в унисон: Чем мой объявлять урон, Свой сосчитайте сперва, А то вам все трын-трава. Ведь я не ношу венца И не могу, хоть не трус, Избавить от вражьих уз То, что имел от отца; Но вы-то взошли на трон; Зачем же в Жизоре — он? Ведь турки, идет молва, Бегут от вас, как от льва. Я выбрал бы путь глупца, Взяв бремя ваших обуз; Легок был стерлингов груз Кузену Ги, и рысца Нескольких кляч — не резон Слушать стремян ваших звон: Хотите вы торжества, А щедры лишь на слова. Пока во мне храбреца Вы славите, я на ус Мотаю, что предан — плюс Что нет и на вас лица; Но Богом мне сохранен Пюи и с ним Обюссон: Там чтутся мои права — Вера моя не мертва. Сеньор, то речь не льстеца, Мне по сердцу наш союз; Не будь столь лют тот укус, Я был бы у стен дворца Теперь же, но возвращен Мне Иссуар и Юссон — Я вновь над ними глава, Вновь радость во мне жива. Слились бы наши сердца, Когда б не новый конфуз: За ангулемский-то кус Плачено не до конца, Тольверу же дар вдогон Шлете, как щедрый барон, Вы там всему голова — История не нова. Король, мой дух возбужден Тою, чье слово — закон, Ибо любовь такова, Что Дама всегда права. ПТ, с. 104–106
Фолькет Марсельский
* * *
Как те, кто горем сражен, К жестокой боли хранят Бесчувствие, рот их сжат, Исторгнуть не в силах стон, — Так я безгласен стою, Хоть слезы мне сердце жгут, И скорби этих минут Еще не осознаю: Эн Барраль мой могилой взят! Что ни сделай, все невпопад Будет — слез потому не лью. Рассудок ли поврежден, Чары ли сердце томят, Но только найду навряд Равных ему, ибо он Втягивал в сферу свою Честь, спрятанную под спуд, Словно магнит — сталь из груд Хлама: и вот вопию Я о том, что похищен клад Доблести той, с коею в ряд Мы ставить не смеем ничью. Тот нищ, кто до сих времен В любви его был богат; Всех смертных овеял хлад, Когда он был погребен: О, скольких я отпою — Весь, весь с ним погибший люд! Многие ныне соткут Траурную кисею. Взял верх над великим и над Малым он, в сонм благих прият, Величье придав бытию. Как верный найти мне тон, Сеньор, коль в сердце разлад? В вас был источник отрад, Свой восполнявший урон Тотчас, подобно ручью, Чьи тем обильней текут Воды, чем больше их пьют; Кто вашу не пил струю! Но Бог вас берег от утрат, Так что всякий ваш дар — назад Возвращаем был десятью. Того, кто ввысь вознесен, Здесь ждет, о горе, распад: Цветок, лия аромат Сладчайший, был обречен Смертельному лезвею; Пусть видят в том Божий суд Все, что по миру бредут, Как странник в чужом краю; Позор и забвенье грозят Тем, кто путь свершал наугад, Не ища Его колею. Господь, чтобы был лишен Навеки победы ад, Ты сам на кресте распят, Зато грешный род спасен; Яви же милость твою Ему, как являл и тут, И дай средь святых приют; О Дева, молитву чью Как высшей мы ждем из наград, Попроси за достойных чад У Сына, чтоб быть им в раю. Сеньор, пусть я и пою, Когда грудь слезы мне жгут, Но скорби прилив так лют, Что первенство отдаю Трубадурам, чей выше лад, Хоть в сердце хвалу вам, стократ Высшую, чем они, таю. ПТ, с. 114–115
* * *
Отныне не вижу, что Могло помешать бы нам Прийти с мольбой в Божий храм, Прося нам помочь того, Кто ныне поруган сам: Враг его Гроба Святого лишил, Стала Испания долом могил Время пустых отговорок прошло: Здесь никого еще шквал не топил. Чем еще может он нас упрекнуть? Разве что снова свершит крестный путь. Отдав нам себя всего, Он принял муки и срам, И было нашим грехам Так искупленье дано; Кто жизни желает там, Пусть не жалеет для Господа сил Здесь, ибо смертью он жизнь возвратил; Смерти из нас не избегнет никто — Горе тому, кто страх Божий забыл! В жизни едва мы успеем мелькнуть, Как предстоит нам навеки уснуть. Люди о том, что темно, Судят, подобно слепцам: Хоть тело — лишь смертный хлам, Всю жизнь они все равно Хотят угодить телам, Души же губят; спасительный пыл, Их охранявший от смерти, остыл; Был бы я горд, если б хоть одного К действию словом своим побудил: Хватит про бедность волынку тянуть, Каждый оденет пусть панцирем грудь! Пусть будет сердце его Годно к великим делам! Король Арагонский, вам Бог вверил заботу о Том, чтоб внушить храбрецам, Что вы — их броня, что крепок их тыл; Если бы делу король изменил, Он причинил бы и Господу зло; Тем же, кто верно ему послужил, Здесь иль на небе сторицей вернуть Может он все — воздаянья в том суть. Король Кастильский давно Не должен верить глупцам, Его хранящим от ям, Ибо идти нелегко Всем по Господним путям: Кто с ним заодно, кто Богу вручил Жизнь беззаветно, лишь тот ему мил, Всякое дело без Бога — ничто, Любит он тех, кто его возлюбил, Спесь перед Богом не знатна ничуть, К славе ведет не гордыня отнюдь. Жизни высокой не знав, не добыл Чести безумец, поскольку мостил Тленом дорогу: чтоб нам повезло, Строить прочнее должны мы настил; Блага добившись, никто не забудь Благодареньем Творца помянуть. Славный Магнит, вас Господь отличил — Срок, чтоб к нему вы пришли, он продлил: Ваше спасенье — его торжество; Гибельно плыть без руля и ветрил, Богу легко нас заставить свернуть: Ждет он, чтоб сами мы выбрали путь.