Осень приближается к концу. «Смерш» закончил свои допросы. Большая часть офицеров была отправлена по тюрьмам. Наши квартиры должны быть освобождены для большого числа и более свежих заключенных. Нам приказано было приготовиться к выступлению. Мы забрали свои скудные пожитки, построились в колонну по четыре, в ожидании дальнейших приказаний. Подошел многочисленный конвой, окружил нас и по команде старшого конвоя, мы отправились на свои старые квартиры на «Турганские Уклоны».

Возвращение для нас было крайне неприятным. К месту назначения прибыли через час. Ворота знакомого нам «база» широко были открыты. Вошли и по группам разместились по землянкам.

Невольно пришлось вспомнить слова из басни Крылова «Стрекоза и муравей». Оглянуться но успела, как зима катит в глаза». От непосильных работ и полуголодного питания а так же от бесчеловечного к нам отношения ко было времени думать о зиме.

Работа нам была к тому же противной, ибо мы работали не на себя а на своих мучителей. Пришлось даже поразиться, как быстро пролетели лето и осень. Спряталось теплое солнышко и не желает нас ласкать своими теплыми лучами. Злой ветер с яростью всюду гуляет и старается кому нибудь и где нибудь сделать хотя бы небольшую неприятность. Небо заволоклось темными тучами и начал вскорости падать большими хлопьями мягкий снег: «И отверзошеся хляби небесные для снега. Морозы, как на наше зло, с каждым днем усиливались и мы всё сильное и сильнее мерзли; наша одежонка была не для сибирской зимы.

Земля в точении короткого времени была покрыта снежным покровом толщиною в один метр. Заключенные быстро стали худеть от непосильного труда, полуголодного питания и от сильных морозов.

Превратились мы в скелеты, обтянутые только кожей. Силы наши с каждым днем слабели а так же с каждым днем заметно уменьшалось, наше количество. Почти все заключенные лагерного отделения начали болеть а от недоедания и опухать. Из 350–400 человек заключенных на работу выходило не больше 50 человек.

Благодаря только доктору Абрамову обессиленных от недоедания начали подкармливать а тех опухших, у которых была признана «Дистрофия», начали посылать в больницы на лечение. В числе последних был и я.

Сначала нас везли поездом а потом «черным вороном», но в какую больницу нас везли, мы не знали. В больнице многие из нас не смогли сами снять с опухших ног валенки. Санитары должны были валенки разрезать, чтобы освободить не в меру опухшие ноги.

На лечении в больнице мы пробыли больше месяца а по выздоровлению нас отвезли в нашу старую группу заключенных, которая из лагерного отделения «Тырканские Уклоны» были переведены в лагерное отделение «Абагур».

О, Абагур, Абагур. Все те заключенные, которые были в этом лагере, никогда но забудут тот ужасный хлеб, которым нас кормили. Хлеб по своему цвету и вкусу сильно напоминал землю с примесью опилок и незначительной доли муки.

Надо быть не человеком, а зверем вообрази человека, чтобы приготовлять для заключенных такой хлеб. Во рту во время еды ощущался не хлеб, а грязь с какой то примесью и песком. На зубах что то трещит, глотать противно, но голод заставляет глотать.

От такого хлеба начались страшные боли в желудке. Голод заставлял заключенных искать в земле клубней, чтобы утолить свой голод. Были очень обрадованы, когда в мочарной земле нашли клубни, похожие на клубни картофеля. Обрадовались такой счастливой находке. Кое как клубни очистили и начали есть. Находка оказалась очень опасной. От съеденных этих клубной мы почувствовали в желудках страшные боли. В санчасти сделали анализ тех клубней, которые были нами съедены. Они оказались клубнями растения, которое называется «туби-роза», и очень ядовитыми.

В Абагуре мы прожили около месяца и этого уже было достаточно дня того, чтобы нас, заключенных, перегнали на другое место работ. День был солнечный и не особенно холодный. Зима ушла. Следы снега скрылись, оставив много воды во рвах и разных низких местах. Земля местами начала подсыхать. Вокруг лагеря серела прошлогодняя трава. Вывели нас из лагеря и приказали располагаться на сухой траве и кочках у самого проволочного заграждения. С удовольствием сажусь на кочку, покрытую сухой травой. Паже и сухая трава манит к себе несчастного заключенного, который соскучился по волюшке и природе.

Подставляю свое исхудалое лицо под дуновение весеннего ветерка и солнечных лучей, смотрю на нежную зелень молодой травки, которая начала вылезать из влажной земли и предаюсь своим мечтам о своей далекой жизни, об отобранной воле, о прошлом и о дорогих лицах родных и знакомых утерянных, возможно, навсегда.

Охрана (конвой) не была так вооружена, как всегда при охране нас во время работы или переходов. Часовые не держали свои винтовки на изготовку. В нескольких шагах от нашей группы, сидело два начальника и вели между собою разговор. Вблизи начальников лежали на траве мои приятели заключенные. Каждый из них напрягая свой слух, чтобы подслушать их разговор.