Страшные морозы гуляют начали ища себе работы на реках, озерах, и городах не забывали прогуляться и испробовать свое право и силу. Нападая на людей в первую очередь старались проверить убогое одеяние, щипнуть за нос, щеку, ухо и прогуляться по остальным частям тола, плохо прикрытым лохмотьем. Беда была с томи, кто, выбившись из сил, сядет отдохнуть и уснет. Лютый мороз так поиграется со спящим, что он и не проснется. Такие случаи бывали у нас заключенных на зимних тяжелых работах.

О морозах я узко писал, но считаю необходимым написать пару слов о том, как заключенные лагерники переносили эти сибирские морозы. Рано утром отобрали 20 человек заключенных для погрузки железа. До моста предназначенных для нас работ нужно было пройти 8 километров. Снег поскрипывал под нашими сапогами. Со всех сторон мы были охраняемы конвоирами, которые были в валенках и тепло одеты. Морозный воздух мы легко переносили и то только потому, что мы шли довольно ускоренным шагом. Нам даже было тепло а некоторые из нас даже и вспотели. К месту мы пришли довольно быстро. Нас подгоняли не матерщина и выкрики конвоиров а сибирский мороз. Вошли мы во двор, в котором видны были большие кучи полезного лома земледельческих машин, прикрытые толстым слоем снега. Двор окружен высоким забором и часовыми.

Ждем грузовые машины, которые должны были прибыть к нашему приходу. Мороз начинает давать о себе знать. Старший конвоир нас успокаивает тем, что машины должны сейчас быть здесь. Ждем час, но дальше уже нот терпения: мороз донимает нас. Забираемся под наше убогое одеяние, которое только прикрывает нашу наготу, но не согревает. Добирается до нашего костяка, прикрытого только кожей а не мясом без малейшего количества жира. Сапоги мороз так заморозил, что нельзя их согнуть. Стучат как костяшки. Ноги деревенеют и начинают болеть. Слёзы от мороза начинают выступать. Все время приходится вытирать глаза и нос. Все начинают прыгать, бегать, стучать сапогами о мерзлую землю и железо, бить руками о свои бока и руку об руку.

Танцами и бегом на месте занимались до 3-х часов дня. Машины так и не пришли. Конвой приказал нам построиться. Окоченевшие и промерзшие построились с трудом. Чтобы, как можно скорее согреться, мы двинулись не шагом, а бегом. Тяжело было бежать с одеревеневшими сапогами и ногами. Это нас и спасло от простуды и др. заболеваний.

Рано утром, еще далеко до рассвета, нас подняли и приказали построиться в колонну и отвели к месту работ. На дворе темно и конвоиры боятся, чтобы кто из заключенных не воспользовался темнотой и не совершил побег. Конвоиры подвели нас к большому зданию Гес и приказали сесть на тротуаре у самой стены.

К нашему счастью кто то догадался выбить стекла из окна подвального помещения Геса, откуда валил горячий воздух. Вся бригада прилипла к стене у окна, чтобы не мерзнуть так, как мерзли вчера.

Если отойдешь от окна на 2–3 метра, то становится трудно дышать, до такой степени от мороза воздух разрежен от влаги. До наступления полного рассвета мы блаженствовали, но как только рассвело, нас уже ожидали кувалда, железные клинья, ломы и кирки.

Рядом с нами работали женщины, но этот тяжелый труд не для женщин да еще истощенных голодом. Земля от сильных и продолжительных морозов промерзла на целый метр. Она сделалась крепче камня. Только при помощи кувалды (большой молот), железных клиньев и лома можно откалывать небольшие куски. Рытье траншеи подвигалось очень медленно. Откалывая куски мерзлой земли и выбрасывая в сторону, мы выкапывали совершенно целые медные котлы, электрические провода и совершенно новый электрический мотор. Эта работа на сильном морозе и мерзлой земле многим из нас останется навсегда в памяти.

Теплая сибирская осень прошла довольно скоро, но снежная и суровая зима оставили о себе воспоминание на долгие и долгие годы. Наступила и весна 1949 года, которая всем нам принесла разочарование и очень нас опечалила. Большую семью офицеров старой эмиграции начали разбивать на небольшие группы и расселять по разным лагерям Сибири и другим окраинам СССР.

Нашу группу в 20 человек погрузили в две грузовых машины и под усиленным конвоем повезли в неизвестном нам направлении. Через несколько часов езды ми увидели населенный пункт. Это оказался городок Кисолобка. Объехав вокруг города, машины остановились у высоких ворот с таким же забором. Сразу же было видно, что нас привезли в лагерь. В проходную нас начали вызывать по списку. С неопределенным чувством ожидали чего то и не хотелось верить, что нам сообщат не особенно приятную новость, что ничего плохого нам здесь не сделают а может быть нас здесь обрадуют тем, что сообщат о нашем освобождении и отправке в то государство, где мы прожили годы нашей эмиграции и где остались наши семьи.

На последнее у нас была, хотя и маленькая надежда и то потому, что советский суд отказался нас судить. Но каково было наше горькое разочарование, когда нас вызывали, как я уже писал, по одиночке и сообщали о «милостивом» пожаловании каждому из нас срока ого заключения в исправительном трудовом лагере в 25 лет.

Как я уже сказал выше, что советские не нашли возможным судить нас а вот «гениальнейшему» Ёське «пришла гениальная» мысль как покончить с белыми бандитами, как нас всегда называли в Советском союзе. Сталин приказал создать особое совещание, которое без всяких судов должно было «обтяпать» это дело.

Сказано — сделано. 22 сентября 1948 года наша судьба была уже решена, но от нас это тщательно скрывалось. Товарищи мои, после сообщения им «великой сталинской милости», были морально так убиты, что сделались молчаливыми и но хотели отвечать на вопросы.

Вызывают меня, читают постановление «ОСО» (Особое совещание от 22 сент. 1948 г., и «великодушно» дарят мне «целую катушку» т. е. 25 лет заключения. Я улыбаюсь саркастически и говорю: маловато! Исполнители воли «отца народов» переглянулись, а девушка из состава «исполнителей» посмотрела на меня и спросила: Почему маловато, неужели Вы такой большой преступник, что этого мало? В том то и дело, что я никакой не преступник, а вы так «щедро» разбрасываетесь четвертаками — полной катушкой.