— Да подожди, не тараторь, — осадил ее Степа. — Кольца надену я, ну и… и ты тоже, если хочешь, — решил он пойти на уступку. — А Митя только смотреть будет. Правда, Мить? Ему же скучно так лежать.

Степа рад был сделать что-нибудь для Мити. К тому же Митя предлагал ему такое важное и ответственное дело, какое обычно выполнял учитель-биолог, а по случаю его отъезда в отпуск делал Митя, как самый опытный юннат. Степа помогал Мите мастерить петли, вместе с ним ловил птиц, но кольцо на ножку птицы Митя всегда надевал сам и сам вносил запись в журнал. Степа даже немного обижался на него за это, а теперь Митя сам предлагал ему ловить и кольцевать птиц. Степа чуть не подпрыгнул от радости.

Через четверть часа он бежал уже по берегу с корзинкой в руке и подыскивал место для охоты. Утреннее солнце обрушивало на темную зелень бухты, на берег и степь океаны ослепительного света. Легкий, прохладный ветерок, налетавший с моря, приятно щекотал кожу. Жары не ощущалось. Море было спокойное. Только на отмелях возле берега и у самого пляжа вскипали и курчавились волны. На песке возле воды длинной ярко-зеленой полосой лежали выброшенные ночной волной водоросли. Они сплошь кишели мошкарой, жучками и застрявшими в них креветками. По водорослям с медлительной важностью расхаживали объевшиеся и отяжелевшие гуси и утки.

На краю села Степа на минуту остановился посмотреть, как рыбаки тащили закинутую на бычков волокушу. Метрах в двухстах от берега, точно нитка черных бус, растянулись по воде поплавки и медленно, почти незаметно, придвигались к берегу.

Учуяв добычу, с криком носились чайки. Когда бригада станет сортировать улов, начнется их пиршество. Они на лету будут подхватывать выброшенных тощих бычков и разную рыбью молодь. Прибегут с торбочками мальчишки и девчонки.

По установившейся традиции, каждый, кто нуждался, мог взять себе из улова килограмм-два бычков. Степа тоже не раз уже пользовался щедростью широкой рыбацкой натуры. Он бы и сейчас не прочь был всласть покопаться в мотне волокуши и отобрать себе десяток иглоносых саргапов или молоденьких камбал, да времени не было. Подхватив с земли корзину, в которой лежали сетка, петли и стеклянная баночка с соленой тюлькой, он быстро зашагал дальше.

Вот наконец место, лучше которого не найти. Выброшенную рыбу ветерок и течение обязательно пригонят сюда, а за нею прилетят и чайки. Тут же рядом лежала опрокинутая вверх дном дырявая рыбацкая байда — великолепный наблюдательный пункт. За нею, прямо от берега, начиналась солончаковая степь, поросшая полынью, кермеком, розоватой солянкой. На ней было колхозное пастбище — толока. Но сейчас поблизости не видно ни пастухов, ни скотины; лишь вдали, за километр, рассыпалось по траве красноватыми и черными пятнами колхозное стадо.

Степа достал из корзины петли из тончайших медных волосков, которые он вытащил из старого шнура электрического утюга, и невольно залюбовался ими. Неделю назад, когда он последний раз ловил с Митей, таких петель у них не было. Все Митины петли были сделаны из обыкновенной серой рыбацкой нитки. А мартын, он осторожный: заметит нитку — в петлю не полезет. Заменить нитку почти невидимым медным волоском Степа додумался сам, и теперь ему не терпелось пустить в ход свое изобретение.

Отступив немного от края волны, Степа воткнул в песок две соломинки. Затем протянул волосок петли по одной соломинке снизу вверх, перебросил ее перекладинкой на другую и по ней спустил к земле. Нижнюю же часть петли между соломинками и конец, на котором привязан камень, он, как учил его Митя, засыпал мокрым песком и пришлепнул ладонью.

Рядом с первой Степа поставил вторую петлю и отбежал на несколько шагов. Золотистые петли и соломинки словно растаяли на желтом песке. Сегодня он перехитрит мартынов! Довольный, Степа вернулся, чтобы положить для приманки тюльку. Но где ее класть? Перед петлей возле самой воды или со стороны берега? В этом одна из тайн удачной охоты. Степа положил ее со стороны моря и напоследок бросил еще горсть тюльки в воду.

Покончив со всеми приготовлениями, он взял корзину и поспешил скрыться под байдой. Дырявый борт ее, обращенный к морю, плотно зарылся в песок, другой борт, со стороны степи, был приподнят. Поэтому пролезть под лодку не составляло труда, и даже можно было, свободно сидеть не пригибаясь. В нескольких местах солнечные лучи проникали через дыры и щели и огненными мечами вонзались в прохладный песок. От байды пахло смолой и крепко въевшимися в дерево солеными запахами моря и рыбы.

Через большую дыру в борту Степа поглядывал на темно-зеленые волны, устилавшие песок серебряной пряжей пены, прислушивался к беспокойному крику чаек и нетерпеливо ждал.

Однако чайки, как назло, не хотели замечать брошенную им приманку. Они суетились поблизости от рыбаков, которые уже вытащили сеть на берег и выбрасывали из мотни рыбью молодь. Там чайки с пронзительным криком носились над самыми волнами, взмывали вверх, падали камнем вниз, хватали добычу и тут же отлетали прочь, глотая ее на лету.

Степа и раньше часто прислушивался к крику чаек и постепенно научился улавливать в их голосах самые различные оттенки. Их крик напоминал то плач ребенка, то мяуканье кошки, то хохот, то жалобный писк. Приветствие друг другу они выражали тихими, низкими воркующими голосами, удивление и неудовольствие — высокими и резкими вскриками.

Шумная и суетливая стая, за которой Степа сейчас следил, состояла преимущественно из черноголовых гуртовиков — небольших, но очень быстрых и вертких средиземноморских чаек. Среди них были и две большие чайки-хохотуньи. Распластав большие белоснежные крылья, они парили по-орлиному, описывая круги. Их не прельщала мелочь вроде хамсы и тюльки, они высматривали себе что-нибудь покрупней. Заметив выброшенного бычка, мартын-хохотун на лету касался крылом волны и взмывал вверх, держа в клюве рыбу.