Он взял жестянку, в которой когда-то, когда искатели приключений были совсем маленькими, хранились лакричные леденцы, открыл, понюхал, отшатнулся и протянул компаньону. М.Р. закашлялся.

— Что это? Ты это сам, что ли, сделал?

— Ну что вы, сэр! Я так даже и не умею! А ты на этикетку посмотри!

Этикетка почти совсем стерлась, надпись на ней едва читалась: «От всего».

— Экая гадость! Убери ты, пожалуйста, этот эликсир подальше куда-нибудь, — взмолился Дюк. — Меня чуть не вырвало!

— Два доллара, сэр, и ваша жена юная красотка навечно.

Дюк подумал.

— Это жестоко — мазать таким женщину.

— Ничего, — отмахнулся Джейк. — Может, у нее от аромата мозги прочистятся, покажет своему мужу, как всякую дрянь покупать. Ну что, берем два?

— Бери три.

— Спасибо, сэр, да пребудет с вами здоровье и молодость, — Джейк закрыл жестянку и старательно замотал попавшимся под руку штопаным чулком. — А лупу возьмете? Отдам за доллар.

— Она точно та самая?

— Сэр, — Д.Э. прижал к груди руки, — разве я могу врать своему лучшему другу? Так и быть, вместе с лупой отдам нож, которым мистер Бредфорд резал Ту Самую индейку на Первом Дне Благодарения. Это подарок. Он немного ржавый, да, но ведь прошло много лет.

Дюк повертел в руках почти совсем обыкновенный кухонный нож.

— А в краске он почему? Да еще в зеленой.

— Ох, мэм, эти фермеры ведь понятия не имеют, что у них в руках. Варвары, дикие варвары! Размешивать краску для забора Тем Самым Ножом! Мне едва удалось его выкупить.

— Что же я буду с ним делать, молодой голорез?

— Во-первых, это память предков. Его можно беречь и передавать по наследству. Его можно будет продать известному музею. И, разумеется, мэм, если его почистить, то вы будете резать им индейку. Тем же самым ножом, с которого эта великая традиция началась.

Ну, и потом: это подарок.

— На тебе деньги, языкастый молодой человек. И да пребудет с тобой удача, чтобы не попался на своих сказках.

— Премного благодарен, мэм. Библию, принадлежащую самому мистеру Вашингтону, я вам принесу в следующий раз.

Дюк, понадеявшийся перестать смеяться, захрюкал.

— На ней есть пометки, — сообщил Джейк и продемонстрировал обтерханную Библию, которую вынул из мешка.

Компаньон сделал серьезное лицо и всплеснул руками.

— Чьи?

Д.Э. полистал Библию.

— Самого президента, разумеется. Если внимательно их рассмотреть, то можно понять, чем руководствовался мистер Вашингтон, когда писал Конституцию нашей великой страны.

— Господи Боже. Чем же он руководствовался?

— Этой самой Библией, мэм.

— А точнее?

— Законы Божьи, мэм, внесены мистером Вашингтоном в нашу Конституцию.

— Как трогательно! — И всего два доллара. Можете потрогать реликвию. — Ну-ка, ну-ка… так это же пометки священника! Какой-нибудь пастор, наверное, пометил для проповеди! — Смотря кого называть пастором. Видите надпись? Она слегка размазалась от сырости, но вот я, к примеру, вижу совершенно отчетливо: «Дорогому Джорджу от Авраама». М.Р. Маллоу смеялся, смеялся и понял, что спит, только, когда ему приснились стихи:

Д.Э. саммерс полюбовался на себя в витрину магазина одежды. Сначала в фас, потом в профиль, и, наконец, повернувшись спиной.

— Надо бы нам, компаньон, прибарахлиться, — задумчиво сообщил он, и подергал жилет в надежде прикрыть дивные скелеты.

— А то экспонаты из нашего заведения какие-то, — поддержал М.Р., которому сегодня повезло со жребием меньше, но которого это нисколько не утешало. — Экстравагантный костюм, сэр — признак недалекого ума. Таким типам и похвастаться больше нечем.

Но спустя полчаса даже молчащий мистер Маллоу вид имел гордый до неприличия. Два приличных костюма, которые приобрели двое джентльменов, в точности повторяли десятки и сотни приличных костюмов от Вебстер-стрит в Сан-Хосе до Манхэттена в Нью-Йорке.