Бездействие Елизаветы делало Марию все более нетерпеливой. Она намекала Ноллису, что использует свою вдовью долю — 12 тысяч фунтов стерлингов в год, — чтобы нанять солдат против Англии и Шотландии и удовлетворить «страстное желание пролить кровь своих врагов».

Мария первый раз приняла Миддлмора в воскресенье 13 июня в восемь часов утра. Она потребовала объяснить ей, как она может доказать свою невиновность Елизавете, если та не изволит ее принять. «Никто не может заставить меня обвинить себя, однако если я и скажу что-то о себе, то только ей и никому другому. Но я вижу, что дело оборачивается не в мою пользу. У меня много врагов среди приближенных моей доброй сестры-королевы». Миддлмор сообщал, что все это было произнесено со слезами и жалобами на дурное обращение с ней. Если Елизавета не желает помочь, говорила Мария, «не позволит ли она мне отбыть к другим государям? Я бы обратилась к турецкому султану за помощью». Мария также жаловалась, что Елизавета явно предпочитает ей Морея. В надежде успокоить впавшую в истерику королеву хорошими новостями, Миддлмор сказал ей, что Елизавета пожелала перевезти ее ближе к себе, «где ей будет удобнее и спокойнее и не будут угрожать ее враги». Мария «немедленно спросила, отправляется ли она в качестве пленницы или же по собственному выбору», сообщал Миддлмор. «Я сказал: уверен, что ее величество не имела в виду помещать ее под стражу… но считаю, что она хотела доставить ей удовольствие, перевезя поближе к себе». Миддлмор полагал, что Мария не хотела переезжать дальше на юг, так как это затрудняло побег. Встреча завершилась, когда Мария, исполненная жалости к себе, пленнице своей сестры, передала Миддлмору письмо для Елизаветы, состоявшее из одних жалоб. Мария так и не поняла, что угрожать Елизавете означало лишь укрепить свойственную Тюдорам решимость, а жалобы, адресованные женщине, пережившей ужасы Тауэра [90] , воспринимались как жалкое нытье и сочувствия не вызывали. То, что могло тронуть сердце льстеца-придворного, не оказало совершенно никакого действия на королеву Елизавету.

Однако на следующий день все это было забыто. Ноллис сообщал:

«Вчера она вышла на прогулку на площадку для игр, обращенную в сторону Шотландии. Ее сопровождали Скроуп и я сам, а также 24 алебардщика Рида и некоторые из ее джентльменов. 20 человек из ее свиты в течение двух часов играли перед ней в мяч — сильно, ловко и без обмана. С момента прибытия она уже дважды наблюдала за игрой и один раз выезжала на охоту на зайцев; она скакала так быстро, а ее свита имела таких хороших лошадей, что мы не раз опасались, что ее шотландские друзья выручат ее, и не собираемся позволять такого в будущем».

Вероятно, Мария и не думала о побеге, а просто наслаждалась летним солнцем и ветром, развевавшим ее волосы. Она и ее дамы регулярно гуляли вдоль южной стены замка, это место и в наши дни по-прежнему именуется Тропой королевы.

Переговоры относительно условий пребывания Марии в Карлайле зашли в тупик. В Лондоне Тайный совет с тревогой прочел отчет Миддлмора о его встрече с Марией и немедленно рекомендовал перевести ее в Ноттингем, Фотерингей или в Татбери. Поскольку Мария отказалась предстать перед публичным судом, о ее несговорчивости следовало информировать королей Франции и Испании.

Тем временем Морей проводил карательную кампанию на юго-западе Шотландии, вешая «воров», уничтожая имущество и усмиряя противников голодом. Клод Но назвал его действия «актом отвратительной и беспрецедентной жестокости». Мария продолжала писать Елизавете, настаивая, чтобы они, две королевы, уладили дела между собой. 22 июня она написала: ей стало известно, что Морей хвастает, будто располагает доказательствами ее соучастия в убийстве Дарнли, жаловалась на «изготовление фальшивых писем». На заднем плане постоянно присутствовали письма из ларца.

Обращения Марии к Елизавете спустя несколько дней звучат еще жалобнее: «Уверяя себя в том, что Вы либо призвали бы меня к себе, либо позволили бы отбыть в другие страны так же свободно, как я прибыла сюда… я умоляю Вас, королева, сестра, кузина, посочувствовать равной себе». Мария явно писала свои письма под влиянием обуревавших ее чувств, не думая ни о стратегии, ни об убедительности доводов. Ее главной — и практически недостижимой — целью было убедить Сесила признать справедливость ее дела и открыть дверь к Елизавете. Однако Мария вела себя так, как если бы Елизавета была другом ее детства и только и ждала случая ответить на ее детское нытье.

Ноллис пришел к убеждению, что Марию необходимо перевезти дальше на юг, и выбрал для этой цели принадлежавший Скроупу замок Болтон в Йоркшире. Мария отказалась дать согласие на переезд, однако обрадовалась возвращению своей придворной дамы Мэри Сетон, ведь «теперь каждые два дня она делала новую прическу совершенно бесплатно, и это приносит ей великую радость».

Но радовалась Мария недолго: 5 июля Ноллис официально объявил ей, что ее переводят в замок Болтон. Мария отказалась переезжать. Ноллис сказал ей, что замок гораздо удобнее и комфортнее, чем «это шумное и нездоровое место», но она продолжала отказываться сделать «хотя бы один шаг» из Карлайла без прямого приказа Елизаветы, если только ее не принудят к этому силой. Ноллис возразил, что если Мария отказывается переехать в замок, находящийся всего в двух или трех днях пути от места, где пребывает Елизавета, тогда речь явно идет «о некоем тайном умысле». Мария, проливая потоки слез, ответила: ему не стоит опасаться, что она «ускользнет», и вновь написала Елизавете длинное и довольно драматическое письмо, соглашаясь перебраться в Болтон «под принуждением», но прося о возвращении ей лорда Херриса. Повторила она и просьбу о личной встрече: «Если бы Цезарь не пренебрег прочтением предостерегающих писем или прочел жалобу советника, он бы не умер жалкой смертью… Я не обладаю натурой василиска… И даже если бы я была такой опасной и несла на себе проклятие, как говорят люди, Вы достаточно вооружены силой, удачливостью и справедливостью». Мария понимала, что проигрывает сражение, а после того, как получила три сундука с одеждой от Морея, ее печаль усилилась: в них, помимо седел и «прочих вещиц», было только одно целое платье. Большая часть ее туалетов по-прежнему находилась в замке Лохливен.

В качестве посла Марии в середине июля Херрис встретился с Мидштмором в Лондоне и, если верить письму Миддлмора Сесилу, полностью отрекся от Марии, резко переменив свои взгляды. По утверждению Мидштмора, Херрис предложил, чтобы Елизавета правила Шотландией, французов вышвырнули вон, а Мария никогда не возвращалась бы домой. Так как Херрис постоянно оказывал поддержку Марии, это письмо выглядит полной клеветой. Бестактность Миддлмора привела к его полному провалу в роли посланника к Марии, хотя, как мы увидим, он достиг большего успеха у Морея. Возможно, при помощи этой довольно неуклюжей уловки он пытался вернуть расположение Сесила.

Первая стадия перемещения недовольной Марии в Болтон — в сопровождении сэра Джорджа Боуэса и сорока вооруженных всадников, которые якобы должны были защищать ее от врагов, — привела королеву в дом Доутера в Уортоне, в двадцати милях от Карлайла. Здесь Ноллис нашел Марию более сговорчивой. В конце концов, все было решено без нее, а у нее не было никаких средств к сопротивлению, хотя прямых приказов от Елизаветы Ноллис до сих пор не получил. Мария добилась права отправлять и принимать посланцев от своих сторонников в Шотландии; она также сказала Ноллису, что пожаловала управление страной на время своего отсутствия герцогу Шательро.