11 октября Летингтон, Бьюкенен и Джеймс Макгилл встретились с членами комиссии, не известив об этом представителей Марии. Макгилл был клерком, заведовавшим регистром Тайного совета, его описывали как «искусного крючкотвора и толкователя закона». Эта группа представила комиссии разнообразные подписанные ими соглашения, «очищавшие» Босуэлла от обвинения в убийстве, соглашение из Таверны Айнсли об оказании ему поддержки, а также документ, выражавший согласие лордов на его брак с королевой. Они утверждали, что все эти соглашения были заключены под угрозой применения силы со стороны Босуэлла и его двухсот аркебузиров. Поскольку Босуэлл был «очищен» от обвинения в измене в связи с похищением королевы, они утверждали, что по закону он также оправдался и в отношении меньших преступлений, включая убийство Дарнли. Этот фантастический пример юридической игры с логикой — «политика, подобающая отвратительному факту [убийства]» — получил продолжение, когда шотландская сторона открыла свою козырную карту: представители показали членам елизаветинской комиссии «письма из ларца».

Этот акт был недействительным в глазах закона, и ни один суд не допустил бы письма к рассмотрению в качестве улик.

Письма находились «в небольшой шкатулке из позолоченного серебра, подаренной ею Босуэллу», но не было никаких доказательств, связывавших их с Марией или с Босуэллом. Членам комиссии не предложили никакого способа верифицировать письма. Их не видели ни Мария, ни ее представители; у них не было возможности ни подтвердить, ни опровергнуть ее авторство. Не было проведено сравнения с известными образцами ее почерка. Норфолк, устанавливавший правила работы комиссии по ходу дела, прочел письма и пришел в ужас, обнаружив «незаконную страсть между ней и Босуэллом, а также то, что она испытывала отвращение к мужу, который затем был убит, и гнушалась им». Затем письма были снова заперты в шкатулку.

Столь ужаснувшие Норфолка «письма из ларца» являлись объектом многолетних споров и темой ряда книг. Они включают в себя письма и прочие документы, которые Мария предположительно послала Босуэллу, и он держал их в знаменитом серебряном ларце, попавшем в руки Мортона 19 июня 1567 года. Впоследствии они находились в собственности Морея. Оригиналов больше не существует, они исчезли в 1584 году, а улики, основанные на переведенных с французского копиях, весьма сомнительны.

В первом письме, известном как короткое письмо из Глазго и, как все прочие документы, недатированном и неподписанном, автор, предположительно Мария, сообщает Босуэллу, что везет Дарнли в Крейгмиллар. Это теплое и подробное письмо, в котором она делится хорошими новостями о здоровье младенца Якова, но жалуется на боль в боку. Мария, должно быть, написала его в Стирлинге, а приписка в конце документа: «Глазго, утро субботы» — представляет собой позднейшее добавление, призванное придать правдоподобие тому, что почти точно было подлинным документом.

Однако второе письмо — длинное письмо из Глазго — совсем другое дело. Оно повествует о визите, нанесенном Марией Дарнли в январе 1567 года, перед тем как он поехал в Крейгмиллар, и стиль его варьируется от прозаического: «Я думала, вонь из его рта убьет меня» до влюбленного: «Да простит меня Господь, и да соединит он нас навсегда». Хотя такое разнообразие допустимо для влюбленной корреспондентки, прочие письма Марии обычно коротки и деловиты, насколько это возможно. Документ выглядит как подлинное письмо Марии, «пересыпанное» интерполяциями со страстными признаниями, чтобы создать впечатление ее виновности. Она предстает разочарованной в Дарнли и влюбленной в Босуэлла, но в этом нет свидетельства ни самого прелюбодеяния, ни даже намерения его совершить. Это письмо — явная подделка, причем в качестве связующих звеньев использовались подлинные фрагменты.

За ним следует послание, похожее на настоящее любовное письмо; в нем автор посылает адресату медальон и выражает желание «находиться под вашим покровительством» после грядущей свадьбы. Стиль разительно отличается от обычного стиля писем Марии, кроме того, письмо изобилует сложными грамматическими конструкциями, которых Мария всегда избегала. Это письмо могло быть написано Босуэллу одной из его многочисленных возлюбленных, но безусловно не Марией Стюарт.

За ним идет еще одно признание в вечной любви, в котором содержится так много ошибок в переводе с французского, что его смысл сложно уловить. Много ошибок и во французской грамматике, а паж Бастьен поменял пол и превратился в Бастьену. Это неуклюжее послание выглядит как неудачная попытка взрослого имитировать стиль юной девушки. Возможно, так оно и было.

Пятое письмо, как утверждалось, нашли в бумагах Маргарет Карвуд, и оно представляет собой бесстыдное любовное послание, автор которого стремится к браку. В нем опять появляются длинные сложные предложения влюбленного подростка, и на этот раз автор представляет себя графиней. Поскольку Мария была королевой, а Босуэлл должен был стать королем, утверждение, что это письмо написала Мария, — явная чепуха.

Клерк надписал на шестом письме: «Из Стирлинга незадолго до ее похищения — показывает, что оно было подстроено». Письмо было явно написано другой женщиной, упрекавшей Босуэлла в том, что он был не слишком настойчив: «Вы обещали мне, что все разрешите… Вы так ничего и не сделали». Хантли описан здесь как «Ваш лживый шурин», хотя в то время он и Босуэлл были близкими друзьями. Автор продолжает: «Я не могу выйти за Вас замуж, ведь, будучи женатым, Вы увезли меня», однако похищение невест продолжалось в шотландском Пограничном крае, по крайней мере, до XVIII века, поэтому письмо, вероятнее всего, было написано одной из прежних пассий Босуэлла.

Седьмое письмо, однако, выглядит именно так, как можно ожидать от письма Марии. Если в нем и идет речь о предложенном Босуэллом похищении, преамбула типично коротка: «Что касается времени и места, я вверяю себя Вашему брату и Вам». Босуэллу предписывается «удостовериться в поддержке лордов и быть свободным для брака». Здесь монарх пишет подданному. Последнее письмо было, скорее всего, написано Марией после ее свадьбы, во время поездки Босуэлла в Мелроуз. В нем она впервые говорит о своих страхах перед возможным восстанием дворян.

К восьми письмам прилагались двенадцать стихотворений, которые ошибочно именуют сонетами. Все вместе они образуют неоконченную любовную поэму, написанную чрезвычайно плохо, порой с ошибками в размере. Невозможно поверить, чтобы женщина, воспитанная дю Белле, ученица Ронсара, произвела на свет столь несовершенные вирши. Естественной склонностью Марии было имитировать стиль Возрождения, к которому она привыкла с детства. Важное указание на фальшивку обнаруживается в семнадцатой строке, где автор описывает Шотландию как «мою страну». Мария всегда писала о Шотландии как о «моем королевстве», «этой нашей земле», поскольку всегда относилась к Шотландии с чувством собственности.